– Нет. Свернув за угол, заметил его машину иподумал: черт! В голове все перемешалось. А потом мелькнула мысль: какогодьявола, ведь он еврей и успел за свою жизнь наделать немало пакостей.Почему-то вспомнились его секретарши и сотрудники, которые уже вполне моглиприйти на работу. Я взглянул на часы, было без двадцати восемь. Решил позвонитьв офис, сообщить Крамеру о заложенной в кладовке бомбе. Если бы он мне неповерил, предложил бы ему пойти и посмотреть собственными глазами.

– Почему же ты этого не сделал?

– В карманах не нашлось ни монетки. Всю мелочьоставил на чай официантке, а обращаться куда-нибудь в магазин не хотелось.Признаюсь, в тот момент я здорово нервничал, руки тряслись, и вид мой могзапросто вызвать у прохожих подозрения. Чужак в крошечном городке, где жителизнают друг друга в лицо. Человек посторонний наверняка им запомнится. У офисаКрамера я остановился на противоположной стороне улицы, возле газетного киоска.Помню, продавец подал мужчине газету и пригоршню монет. Я чуть было не попросилу мужчины двадцать пять центов, но нервы совсем сдали.

– Отчего, Сэм? Ты же говорил, тебе плевать наКрамера.

Ведь это был уже твой шестой взрыв, так?

– Да, однако раньше все выходило проще. Поджегшнур, унес ноги и полюбовался издалека своей работой. У меня из головы не шласимпатичная секретарша, та, что объясняла дорогу и разрешила пройти в туалет.Потом она еще давала показания в суде. И я думал о других людях. Когданесколькими днями раньше я заходил в контору, там было полно сотрудников. Довосьми оставалось несколько минут, я понимал: контора вот-вот откроется,значит, неизбежно будут жертвы. В мозгу у меня что-то заклинило. Стою утелефонной будки, гляжу на часы и говорю себе: звони, звони! Шагнул внутрь,отыскал в справочнике его номер, но стоило захлопнуть книгу, как цифры тут жевылетели из головы. Посмотрел еще раз, начал давить кнопки и вспомнил, чтомонеты-то у меня нет. Тогда я заставил себя пойти в парикмахерскую, чтобыразменять долларовую купюру. Ноги сделались ватными, по лицу катил пот. Возлепарикмахерской остановился, всмотрелся в витрину. Там толпились посетители:стояли вдоль стен, сидели в коридорчике в креслах, болтали и читали газеты.Пара человек уставились на меня сквозь стекло. Это мне не понравилось, и я тутже ушел.

– Куда?

– Точно не помню. Рядом с офисом Крамеранаходилась стоянка машин, я подумал: вдруг успею перехватить секретаршу?Двинулся к стоянке, и в этот момент прогремел взрыв.

– То есть ты был на противоположной сторонеулицы?

– Скорее всего да. Я упал на колени, а вокругсыпались осколки стекла. Все остальное помнится как в тумане.

В дверь комнаты негромко постучали, и напороге возник массивный сержант Пакер. Левая рука его держала тарелку состаканом из вспененного пластика, бумажной салфеткой, ложечкой и пакетикомсухих сливок.

– Прошу простить за вторжение. Решил принестивам кофе. – Он поставил тарелку на стол.

– Спасибо, – поблагодарил его Адам. Повернувшись,Пакер направился к двери.

– Эй, мне двойной сахар и два пакетика сливок!– бросил через окошко Сэм.

– Будет исполнено, сэр. – Не удостоив Кэйхоллавзглядом, Пакер вышел.

– Отличный у вас сервис, – сказал Адам.

– Просто превосходный, внучек.

Сэму кофе никто, разумеется, не принес. Иногоон и не ждал, но Адам местных порядков знать не мог. Через несколько минут,Кэйхолл ободрил внука:

– Пей!

Адам принялся помешивать дымящийся напиток, аСэм закурил и начал медленно расхаживать по своей половине. Было уже почтиодиннадцать. Сэм не ощущал никакой уверенности в том, что Пакер согласитсяперенести прогулку на более позднее время. Он потянулся, сделал несколькоприседаний, широко разбрасывая руки в стороны. За первые месяцы пребывания наСкамье Кэйхолл выработал привычку каждый день не менее получаса заниматьсяфизическими упражнениями. Мышцы требовали нагрузки, и одно время он изнурялсебя, по сотне раз отжимаясь от цементного пола. Благодаря весьма аскетичнойдиете вес Сэма составлял идеальные для его телосложения и возраста стошестьдесят фунтов, живот его оставался подтянутым и плоским. Никогда в прежнейжизни Кэйхолл не чувствовал себя таким здоровым.

Однако с годами пришло понимание: другого домау него уже не будет, придет день, и власти штата приведут в исполнение давновынесенный приговор. Какая польза человеку от крепких мускулов, если двадцатьтри часа в сутки он проводит в тесной камере, размышляя о неотвратимом?Поддерживать себя в форме не имело ни малейшего смысла, количество выкуриваемыхза день сигарет увеличилось вдвое. Соседи по коридору считали Сэмасчастливчиком: у него водились деньги. Донни, его живший в Северной Каролинемладший брат, ежемесячно присылал в Парчман картонную коробку с десятком блоков“Монклера”. В среднем за день становились пустыми три-четыре пачки. Кэйхоллторопился уйти из жизни сам, опередить палачей. Расчеты его строились накакой-нибудь затяжного характера болезни, которая требовала бы интенсивного идорогостоящего лечения: согласно закону, штат обязан был предоставитьстраждущему квалифицированную помощь врачей.

Однако сейчас, судя по всему, гонку эту Сэмпроигрывал.

Федеральный судья, в чьем ведении находилсядепартамент исполнения наказаний штата Миссисипи, а значит, и Парчман, утвердилподробнейшую инструкцию, где перечислялись все права и обязанности заключенных.В ней были прописаны даже такие детали, как количество квадратных футов,положенных одному сидельцу, и максимальная сумма разрешавшихся ему денег. Суммасоставляла двадцать долларов в месяц. На языке Парчмана деньги назывались“пылью”, и приносил в камеры эту “пыль” только дувший со свободы ветер.Работать, то есть зарабатывать деньги, смертникам было запрещено. Подобные Сэмусчастливчики раз в четыре недели получали по нескольку долларов от друзей илиродственников. Переводы до последнего цента оставались в столовой, чторасполагалась в центре Семнадцатого блока. Прохладительные напитки заключенныеласково именовали “бутыльками”, сладости и сандвичи – “хавчиком”, сигаретыфабричного производства – не самокрутки, в настоящих пачках – “дамскиминожками”.

Подавляющее большинство сидельцев никакихдаров или подношений со свободы не видели. Между камерами существовалнатуральный обмен, своего рода бартер. Случайно попавшая в руки монета тут жеспускалась на листовой табак. Его крошили, заворачивали в полоски туалетнойбумаги и долго, с наслаждением курили. Нет, Сэм Кэйхолл по праву считался наСкамье состоятельным человеком.