Розали расхохоталась.

— Конечно, не поеду, мадам. Я пойду с дядей в Париж.

Мэтр Миньяр все еще смотрел в окно. Плечи его вздрагивали, и я не знал, плачет он или смеется.

Полишинель

Актеры уехали. Для нас с Паскуале наступила горячая пора. Мэтр рисовал углем на картоне фигурки новых кукол, а мы вырезывали их из дерева. Мадемуазель Розали шила им платьица. В чердачное окошко виднелась стрельчатая колокольня Страсбургского собора и далеко за рекой синели леса.

Мы с Паскуале больше не спорили по пустякам. Говорили только самые нужные слова. Мы знали, что делаем теперь настоящее, важное дело, потому что наши куклы были совсем особенные. Я сделал по рисунку мэтра толстолицего длинноносого человека в богатом охотничьем костюме.

— Это — король Франции Людовик XVI, — сказал мэтр. — Он только и знает, что охотится в своих поместьях, пока страна нищенствует и бедняки с голоду едят мох.

Король

Паскуале прилаживал кудрявый парик другому толстяку с орденской звездой из золотой бумаги на груди. Это был королевский министр.

— Он каждый день придумывает новые налоги, чтобы королю жилюсь роскошно, — говорил мэтр. — Чего только он не придумал! Умрет у тебя дедушка — плати налог за то, что он помер. Родится у кого ребенок — дерут налог за то, что он родился. Соберет крестьянка корзину грибов — и за грибы надо платить.

Министр

Мадемуазель Розали ловкими пальцами пришивала кружевной воротник розовому молодчику с глупым узеньким ртом и мушкой на щеке.

— А это дворянчик. Живет он припеваючи, никаких налогов не платит. Танцует на балах, играет в карты, а приедет в свое поместье — деревенские ребята должны всю ночь сторожить под окнами его замка и пугать лягушек, чтобы они, квакая, не мешали спать синьору.

Дворянчик

— Неужто должны пугать лягушек? — ахнул Паскуале.

— Да, мой мальчик, мне самому приходилось делать это в детстве… — грустно ответил мэтр Миньяр.

Он надел себе на руку горбоносого кардинала в пурпурной мантии, обшитой кружевом, заставил его сложить ручки и загнусавил:

— Покайтесь, грешники! Отдайте свое добро церкви, будьте нищими и голодными! За это вы попадете в царство небесное. А я буду есть и пить, во дворце роскошном жить, буду я ходить в шелках, вас оставлю в дураках! Тру-ля-ля, тру-ля-ля, небо — вам, а мне — земля!

Кардинал уморительно плясал на руке мэтра, шурша своим атласным нарядом.

Кардинал

Мадемуазель Розали одела нашего маленького Пульчинеллу в желто-зеленую курточку, стянутую ремешком. Сзади мы приделали ему острый горб. Зелено-желтый колпачок с бубенчиком на макушке украсил его головку.

— Ступай, храбрец, покажи французам, как Полишинель расправится с врагами народа! — воскликнул мэтр.

Так Пульчинелла превратился в Полишинеля, и мне ничуть не было грустно.

Полишинель

Еще мы сделали придворную даму и генерала. Мэтр пробовал нарисовать длинноносую красавицу, но рисунок не удавался. Однажды он вернулся из города, весело размахивая каким-то листком.

— Вот она, наконец, — королева Франции, Мария-Антуанетта! — воскликнул он.

На листке была нарисована длинноносая дама с гордо закинутой головой в большом парике. Под картинкой стояла подпись: «Австрийская пантера»,[5] а на обороте было напечатано:

Коварство, злобу и порок

Лелеет в сердце королева.

Пора! Тиранам даст урок

Народ, трепещущий от гнева.

Пора! Дворяне и попы,

Глупец-король, министр без чести

Узнают бешенство толпы

И торжество народной мести.

Трепещите, тираны! Ваше царство кончается!

Мэтр прочел эти стихи вполголоса. У меня по спине пробежали мурашки.

— Этот листок тайно напечатали друзья народа, — сказал мэтр. — Я не скрою от вас, мальчики, что итти с нашим театром в Париж — дело опасное. Королевская полиция охотится за всеми, кто хочет свободы. Если у нас найдут куклу Марии-Антуанетты, нас всех могут вздернуть на виселицу. Но война — это война. Мы идем воевать против королевы, против министров, против дворян… Хотите — идите с нами, хотите — возвращайтесь на родину, я дам вам денег на дорогу.

На миг передо мною мелькнули залитые солнцем дороги Италии, оливы, кипарисы и синее-синее небо… Но я знал, что пойду с мэтром. Все, что я видел прежде, священник, разломавший нашу ширму, замок Гогенау, судья, который чуть не повесил меня из-за брошки госпожи бургомистерши, — все стало мне понятно по-новому с тех пор, как я встретился с мэтром. Я тоже хотел бороться за то, чтобы все люди были равны и свободны.

— Мы пойдем с вами, мэтр! — крикнул Паскуале, сдвинув свои светлые брови.

Мэтр просиял.

Я принялся вырезывать головку Марии-Антуанетты, поглядывал на картинку.

Королева

Они все забрали!

Мэтр купил рыжую лошадку с белой отметиной на лбу. Он назвал ее Брут-тираноубийца в честь древнего героя. Мы погрузили в новенькую одноколку наши ширмы, доски, козлы для тропы, клетку с мышами и двинулись в путь по лесистой равнине Эльзаса.

Весеннее половодье затопило луга. Солнце сверкало на поверхности лесных озер. Нежно-зеленые кустарники поднимали из воды свои ветки. На размытых дорогах мы встречали усталых путников. Их тощие лошаденки везли убогий скарб. Это были беглецы от голода. Голод свирепствовал по ту сторону Вогезов. По ночам вдалеке вставали зарева.

———

— Прибавим шагу, ребята! Кажется, деревня близко! — сказал мэтр, бодро стуча своей деревяжкой по каменистой дороге.

Мы были среди Вогезов. Их округлые вершины, поросшие буковым лесом, казались ржавыми в лучах заходящего солнца. В долинах стояла синеватая мгла. Я причмокнул губами, подгоняя Брута. На оранжевом закатном небе перед нами чернели хижины деревушки.

Ни одна собака не залаяла при нашем приближении. Кривые, подслеповатые хижины молчаливо сутулились по краю улицы. Казалось, в деревне не было ни души.

— О-ля-ля! — крикнул мэтр. — Есть тут кто-нибудь? Отзовись!

Эхо отозвалось в горах. Стая ворон, хлопая крыльями, взметнулась из-под забора. Мадемуазель Розали вздрогнула. Мне стало жутко.

Под забором щерила желтые зубы голова дохлой лошади.