Антон лег на живот рядом с отдушиной так, чтобы держать в поле зрения ту сторону, откуда мог подойти кто-то из охранников, и тихо позвал:

– Эй, там! Вас Катей зовут?

– Кто это? – мгновенно отозвался сдавленный женский голос, которому тут же стал вторить детский плаксивый голосок:

– Мам, кто это? Мам, я кушать хочу…

Женщина стала что-то шептать девочке, и ее голосок скоро затих.

– Как ваше самочувствие, как девочка? – снова осторожно спросил Антон.

– А вы кто, как там Володя? Нас ищут? Что они хотят от нас?

– Спокойно, не шумите, – предупредил Антон, – а то я не смогу с вами разговаривать. Вы ведь Екатерина Мальцева, а Владимир Евгеньевич ваш муж? И дочь Ирина, да?

– Да, да, – зашептал голос где-то совсем близко у отдушины. – Сколько нам еще мучиться здесь?

– Пока не знаю. Но вы не бойтесь, все будет хорошо. Главное, не бойтесь ничего и ведите себя так, как вели раньше.

Послышались шаги, хрустнул битый кирпич. Антон мгновенно перевернулся и сел на землю, оперевшись спиной на старую кирпичную кладку. Его лицо, подставленное под лучи вечернего солнца, сейчас выражало блаженство.

– Жрать иди, – подтягивая камуфляжные штаны, весело бросил Гама, – я тебя пока сменю.

Этому парню, кажется, эти игры нравились. Он себя, наверное, чувствовал героем, абреком. Антон молча кивнул и поднялся. Есть в самом деле очень хотелось…

Закончился сытный ужин, состряпанный в основном из разогретой гречневой каши с мясом. На плите печки стоял большой котелок, куда эту кашу вываливали прямо из банок. Антон покрутил пустую банку, на боку красовалась надпись «Войсковой спецрезерв». Охранники между собой почти не разговаривали, так, перебрасывались ничего не значащими фразами, и все. Пить разрешалось, но в меру, граммов по пятьдесят под еду. Интересно, только вечером или в обед тоже? Можно ли на этом факте придумать какой-нибудь план?

Сразу после ужина Валера куда-то уехал. Отсутствовал он часа три и вернулся, когда уже начинало смеркаться. Первым делом, он уединился с Зайцем и о чем-то долго с ним совещался.

Спать завалились, как только стемнело. Никто не раздевался, потому что простыней и одеял не было. Почти все лежали и курили в темноте. Потом громко захаркали в пепельницы, которую себе каждый сделал из консервной банки, ворочались, кашляли. Атмосфера напоминала сейчас не армию, а, скорее всего, колонию. Правда, Антон в ней никогда не был, и сравнить ему было не с чем.

Спал он чутко, мгновенно просыпался от каждого скрипа прогнивших половиц, от каждого шевеления бандитов на своих нарах. И когда далеко за полночь к нему подошел Гама, сразу открыл глаза и приготовился отразить нападение, если таковое последует.

– Эй, Антоха, вставай! Заяц велел тебя разбудить. Иди на пост, к подвалу.

– Давай пушку, – специально издавая всевозможные кряхтения, потребовал Антон.

– Так иди. Заяц сказал, чтобы так шел.

Это была новость. Почему его отправляют на пост без оружия? Заяц ему не доверяет? Один не доверяет или вместе с этим майором Валерой? Но днем Немой отдал ему пистолет. А что это значит? Да ничего, потому что магазин пистолета мог быть у Немого пустым. Может, и Немому не доверяют, а может, Немой и сам этого не знает, он же какой-то у них тут странный.

Антон натянул куртку и вышел под звездное небо. Из леса тянуло свежестью. Хорошо еще, не сыростью, хорошо еще, что вокруг почти сплошной сухой хвойный лес, но все равно было холодно. Подойдя к подвалу, Антон сразу увидел возле творила на стене что-то темнеющее и сразу понял, что это такое. Протянув руку, снял с гвоздя старую ватную фуфайку и брезгливо натянул ее на себя. Воняла она едва ли не больше, чем все, вместе взятые, бандиты в доме. Но это можно перетерпеть, к тому же у Антона намечено одно важное дело на эту ночь.

Он подошел к отдушине, улегся, аккуратно запахнувшись в фуфайку.

– Катя, вы слышите меня?

– Слышу, – почти сразу отозвалась женщина. – Это вы? Как вас зовут?

– Не надо вам этого знать, – сказал Антон. – Лучше не надо. Вы почему не спите, плохо вам там внутри, удобств нет?

– Нет, просто я вас ждала. Вы кто? Вы из полиции, тайком сюда проникли?

– Перестаньте даже думать об этом, не то что в слух произносить, – строго проговорил Антон. – Это смерть и вам, и мне! Лучше расскажите, как вас похитили. Очень важно знать, кто и как это сделал, кто замешан в этом деле.

– А с Володей правда все хорошо?

– Правда, правда, – поторопил Антон женщину.

И Катя стала рассказывать. Наверное, она вообще изголодалась по разговорам, а может, ей нужно, чтобы ее кто-то выслушал, потому что много всякого она здесь передумала, много чего поняла.

Рассказ начался с того момента, когда ей сообщили, что мужа арестовали. Она сначала не поверила, потому что знала, насколько высоки его покровители. Решила, что скоро все прояснится, что Володю скоро выпустят, что все образуется.

Но ничего не образовывалось, наоборот, с ней никто не желал разговаривать. Люди уровня ее мужа только стыдливо отводили глаза и разводили руками. Те, кто сидел повыше и с кем Катя была знакома, старались с ней не общаться, быстро отделывались короткими фразами и тут же ссылались на страшную занятость. Она поняла, что происходит что-то страшное.

Она все бросила и кинулась в следственный изолятор. Ей сказали, что без ведома следователя к мужу ее не пустят, предложили связаться с адвокатом. Но выяснить, кто адвокат Володи, она не сумела, зато ей назвали фамилию следователя. Следователь тоже разговаривать с ней не стал, он избегал встреч примерно неделю или чуть больше, прежде чем впервые вызвал к себе на допрос.

Допрос было страшным. Точнее, страшными были ощущения, которые возникали в его процессе, и тот осадок, который остался на душе после него. Катю расспрашивали о муже, о его знакомых. С кем о чем он говорил, какие дела имел, какие фамилии называл, какие деньги домой приносил. Это чем-то напомнило картины о застенках НКВД и 37-м годе, каким он представлялся по фильмам. И прежде всего сходство было в нелепости происходящего. Какие люди, какие деньги, когда они жили на свои зарплаты и были по уши в долгах.

Но зато Кате разрешили собрать мужу посылку. Только белье, спортивный костюм, сигареты и еще всякую мелочь. Потом она выстояла унизительную очередь в окошко с решеткой, где ее посылку вывернули наизнанку.

На улице Катю дважды останавливали какие-то люди и расспрашивали о Владимире, советовали с ним поговорить, повлиять на него. Антон попросил описать этих людей, но Катя не смогла, слишком она тогда была напугана, чтобы замечать особые приметы или черты лица. Все люди из полиции ей казались одноликими и страшными.

А потом случилось это. Утром ей позвонили и сказали, что разрешено наконец свидание с мужем и что она может взять с собой дочь. Намекнули, что муж специально просил, чтобы привезли девочку. Катя все бросила, даже не позвонила на работу. Выскочила из дома, увидела машину, которую ей описали по телефону, и… ей стало плохо. Не сразу, а когда они отъехали от дома, где-то ближе к кладбищу. Тогда еще водитель вышел из машины за сигаретами. Машину Катя помнила, это был «уазик», но не полицейский, а частный, наверное. И номер помнила, потому что ей по телефону назвали этот номер – «811». Антон описал Кате майора Валеру, но женщина ничего определенного сказать не могла, потому что думала только о муже. По крайней мере, машина все-таки была его.