с вами распишет по всем правилам, обскажет, что, как и почему. Прочитают его каракульки начальнички и сделают нам «кантами». Я, к примеру, кочан на плечах сохранить желаю. Еще сгодится. Вам укорачиваться, наверно, тоже не резон. Аккуратно гутарю[134]?

Горчаков давно понял, к чему клонит атаман, но не перебивал: пусть выскажется. Но как, однако, он убежден в своей правоте! И он действительно прав, по крайней мере в главном. Японская разведка не простит провала операции, отвечать за это придется. Его, Горчакова, возможно, спасут связи, но остальным несдобровать. Впрочем, и ему будет солоно, в лучшем случае прогонят, дальнейшие последствия предугадать невозможно. Не исключено, что какой-нибудь наемный убийца снова кинется на него из-за угла, а странствующего буддистского монаха, чтобы выбить разящий нож, уже не будет.

Но Горчаков взял себя в руки.

— Мы, Арсений Николаевич, на службе. Выполняем поручение некоего ведомства, которое шутить не любит. Приказ нужно выполнить любой ценой. Мы солдаты, атаман! Невыполнение задания, нарушение данных нам инструкций чревато серьезными неприятностями — это, полагаю, вам ясно. Впрочем, напрасно я это говорю, вы человек многоопытный. По-человечески я вас понимаю, мне, между прочим, тоже не легко, но ничего не поделаешь, служба…

— Да, служим. Богу ли, черту…

— Не имеет значения! Цель оправдывает средства, а цель у нас с вами общая, неделимая. Неважно, с чьей помощью мы уничтожим ненавистный режим в России. Японцы, немцы… Хоть папуасы! Главное — свалить большевиков. Любой ценой, самые баснословные расходы ничто в сравнении с тем, что обрящем[135]. Так что сожалеть не приходится. Мы выполним задание даже ценой собственной жизни. А краски сгущать не стоит. Да, на границе мы потеряли немало людей, но мы пробились! Сил у нас достаточно, справимся. И мы не бежим, как вы изволите намекать, а отходим…

— Что в лоб, что по лбу. Хе, хе…

— Отходим, — повторил Горчаков. — В заданном направлении. Задание у нас сложное, но взрывать и уничтожать ничего не придется. Необходимо разведать местность на значительном пространстве, мы разведчики, надеюсь, слово «рекогносцировка» вам известно?

Горчаков говорил долго, горячо, Мохов сопел, недоверчиво буравя командира острыми черными глазами. Он успокаивался: чем черт не шутит, авось и выгорит дело. Позади зачавкали копыта, подъехала Ганна.

— Доси не наговорились?

— Сгинь! Исчезни. Еще сказать?

Обиженная Ганна взмахнула плетью, конь взлягнул, обдав Горчакова грязью.

— Характерец!

— Огонь-баба, — подтвердил Мохов.

Шли тайгой, дождь лил и лил не переставая. Горчаков сверил направление по компасу, прикинул по карте, остался доволен, с маршрута не сбились. До сопки Горелой, где отряд повернет на запад, осталось километров тридцать, может, чуть больше, ориентироваться в тайге трудно, а особенно в такой ливень. Горчаков успокоился, но остался неприятный осадок, Мохов разбередил душу: одно дело, когда ноет изнеженный хлюпик Лещинский, у которого молоко на губах не обсохло, дилетант, включенный в группу исключительно благодаря своим лингвистическим способностям. Когда же сомнение и скептицизм откровенно прозвучали в словах атамана… Мохов не раз бывал в переделках, пожалуй, самый многоопытный в отряде.

И все же события развиваются удовлетворительно, и если строго придерживаться тщательно разработанного плана… Советские пограничники, к сожалению, внесли значительные коррективы, полковник Кудзуки и его сотрудники об этом предупреждали. Советская граница — крепкий орешек, попытка прорваться обойдется недешево.

— Пусть вас не смущают потери, — наставлял Кудзуки, развалясь в шезлонге.

Полковник пригласил Горчакова провести уик-энд у него на вилле под Харбином. В легкой полотняной рубашке, широкополой соломенной шляпе полковник походил на ковбоя.

— Людей достанем сколько угодно, человеческий материал в Китае достаточно дешев, и наша уважаемая фирма не разорится. Берегите своих помощников. Я огорчусь, если с ними что-либо произойдет. Наше ведомство ценит заслуги господ Мохова и Лахно, господина переводчика. Исключительно способный молодой человек, из хорошей семьи. Родители не выдержат, если с ним что-нибудь случится…

Хитрец Кудзуки словом не обмолвился о капитане Маеда Сигеру, Горчаков тогда не знал, что толстенький капитан, неусыпное око полковника, включен в состав группы.

Вспомнив этот разговор, Горчаков ощутил едкий вкус виски, которым угощал его полковник. «Что ж, все идет по плану. Японцы предсказывали потери, коварные штучки погоды не предсказуемы, но неизвестно, к худу это или к добру: собаки пограничников потеряют следы, самолеты не поднимутся, погода нелетная, а когда дождь кончится, мы будем уже далеко. И все же за воздухом нужно следить, маскироваться тщательнее».

Оказавшись в конце колонны, Горчаков подхлестнул коня, намереваясь догнать авангард. Узкая тропа петляла между сопок, обогнать всадника было трудно, звякали, цепляясь, стремена. Горчаков медленно продвигался вперед, но вот тропу загородили двое всадников, ехавших стремя в стремя. Горчаков узнал Господина Хо и коротышку Маеда Сигеру. Опять они вместе, что у них общего? Хунхуз неожиданно обернулся и, заметив Горчакова, что-то сказал спутнику, Маеда Сигеру повернулся всем туловищем, осклабился, улыбка была фальшивой. Горчаков ощутил смутное беспокойство: подозрительная дружба, уж не сговариваются ли они за его спиной, не плетут ли заговор? Методы японской разведки Горчакову были хорошо известны, те, в ком японцы не нуждались, исчезали бесследно. Впрочем, ему подобное не угрожает, тем более в самом начале операции. Видимо, расшатались нервы, придется обратиться к врачу, попить тибетских лекарств — в Харбине есть прекрасные врачеватели.

— Пожаруйста, господин Горчаков, — приглашающе махнул короткой ручкой Маеда Сигеру. — Проезжайте.

Уступая дорогу, он прижался к стволу разлапистой ели, Горчаков поравнялся с японцем, глухо звякнуло стремя, Маеда Сигеру сразу же отстал. Господин Хо проговорил:

— Прошу вас, побудьте со мной. Мне сегодня не по себе, отсутствие человека, с которым можно доверительно потолковать, портит настроение. И смею заметить…

Перед Горчаковым снова был господин с изысканными манерами, куда подевался безжалостный и предельно циничный хунхуз. Великолепный трансформатор! Удивительная способность перевоплощаться; человек незаурядный. Обстановка не располагала к пространным беседам, но Горчаков все же заговорил с хунхузом.

— Напрасно жалуетесь на одиночество, Господин Хо. Насколько я мог заметить, вы довольно долго и увлеченно беседовали с капитаном Маеда. Достойный собеседник, не так ли?

— Совершенно справедливо. Но бывает, что человек и среди близких чувствует себя одиноким. Или, допустим, среди сообщников, хотя это может показаться парадоксальным. В данном случае это именно так.

— Вам трудно возразить, еще труднее с вами спорить. Вы, Господин Хо, для меня загадка, до сих пор не знаю, кто же вы на самом деле. Вожак хунхузов или…

— Увы, я и сам того не знаю, — сказал Господин Хо. — Человек есмь[136] хомо сапиенс. Что же касается маскарада, то… Хотите я вас удивлю? Так вот, в свое время я был костюмером в Пекинской опере.

— Не