— Да, это так. Но было это в безвозвратно ушедшей, второй жизни.

— Второй?! Значит, была и первая?! Вы верите в переселение душ?

— Нет, нет, я не религиозен. Я верю в черное ничто после смерти. В пустоту. Тот, кто считает, что некогда был кошкой, рыбой или слоном, просто осел.

— Но вы только что говорили о второй жизни…

— Говорил. Но я имел в виду иное. Все мы проживем за свой век — не важно, долог он или короток, — несколько жизней — три, четыре, пять. Нередко они мало связаны, иной раз и вовсе изолированы друг от друга. Это отдельные жизненные этапы. И в каждом временном отрезке свои проблемы, борения страстей, любовь, присущие лишь данному периоду, характерные исключительно для него.

Этапы эти несоразмерны по продолжительности, жизненному ритму, напряжению, в каждом свои радости и горести, падения и взлеты. Последний — период угасания, трамплин в черную пустоту.

Господин Хо объяснял свое философское кредо увлеченно, страстно; вокруг шумела тайга, а Горчакову казалось, что он находится в гостиной генерала Кислицына — светском салоне, где досужие завсегдатаи ненастными осенними вечерами пространно дискутируют о политике. Здесь Господин Хо определенно имел бы успех. Кто же этот странный человек — циник, беспечный авантюрист, неудачник, ищущий забвения в разбойных похождениях? Горчаков терялся в догадках, расспрашивал, Хо отделывался туманными полунамеками.

— Тайна чего-нибудь да стоит, если остается тайной. Тайны — большие и малые — принято сохранять, иначе какой в них смысл?

— Пожалуй, вы правы…

Горчаков придержал поводья. Зверообразный телохранитель покосился на главаря — не подаст ли условный знак, но Господин Хо не шевельнулся, и Безносый успокоился. А Господин Хо, помахивая веткой, размышлял о превратностях судьбы. Горчаков не вызывал у него неприязни, более того, чем-то нравился, возможно, откровенностью, прямотой: давным-давно с Господином Хо не разговаривали в таком спокойном тоне — ему либо приказывали, либо умоляли, и все — приказывающие и молящие — люто ненавидели его и с радостью отправили бы в царство теней, будь на то их воля. Горчаков же держался иначе, не кричал, не ругался, приказания отдавал, не надрывая сипящей от злобы глотки.

Порядочный человек, определил Господин Хо и сильно огорчился: выходит, по отношению к Горчакову он сам — настоящий скорпион, ведь не далее получаса назад Хо получил от капитана Сигеру подробную инструкцию, узнай о которой Горчаков…

Маеда Сигеру начал издалека, он много лет прожил в одной из арабских стран и кое-чему научился: жителям Востока торопливость не свойственна… Поначалу он осведомился о здоровье и самочувствии собеседника, в исхлестанной осенними ливнями тайге это прозвучало дико. Господин Хо отвечал японцу такими же вежливыми, ничего не значащими фразами. Постепенно Маеда Сигеру перешел к более конкретным темам, хунхуз навострил уши: это были указания, руководство к действию, упустить даже малую деталь невозможно, последствия будут тяжкими… Господин Хо из учтивого собеседника, вежливо поддерживающего никчемный разговор, мгновенно превратился в солдата, получающего важный приказ, он весь напрягся, отвечал коротко, четко.

— Боги милостивы, — говорил Маеда Сигеру. — Они помогли нам, недостойным, отыскать истинный путь, поддерживают нас в ничтожных и суетных делах. Уповая на провидение, будем надеяться, что наше предприятие закончится успешно.

Однако, путешествуя по бурному морю в утлом челне, нельзя отдаваться воле волн и ветра, путники обязаны искусно управлять судном, когда нужно поднимать паруса или убавлять их, поворачивать руль в ту или иную сторону и ни в коем случае не останавливаться, это равносильно гибели. Улавливаете мою мысль, почтенный Господин Хо?

— Я ловлю каждое ваше слово — кладезь мудрости, и, хотя вы изволите применять морскую терминологию, с которой я, жалкий, сухопутный червь, не столь хорошо знаком, как вы, господин капитан, я весь внимание.

— Итак, наше судно плывет, минуя рифы и мели, ведомое твердой рукой. Но… но иногда мне начинает казаться, что рука эта не столь тверда…

Маеда закурил, сцеживая сквозь редкие зубы дымок, хунхуз опустил ресницы. Провокация? Уж не проверять ли его вознамерилась эта лиса? Одно необдуманное слово может его погубить. Расправа неотвратима, смерть не минует раба, прогневавшего хозяев, у нее тысяча обличий, она придет во сне, в походе, подстережет за деревом и в тарелке риса. Господин Хо зябко передернул плечами.

— Мне, недостойному, трудно судить о таких вещах. С горных вершин видно дальше.

— Иногда подножие сопки окутывает сплошной туман, и с вершины ничего не разглядишь…

Хотелось спросить, как поступать в таком случае, но хунхуз молчал, капитан сам скажет: восточная медлительность Господину Хо чужда, зато ему не занимать азиатской хитрости, изворотливости и коварства — Сигеру столкнулся с достойным собеседником. Швырнув окурок в ручей, японец сказал:

— Влажные испарения, как утверждают, вредно воздействуют на человека: предположительно они являются источниками беспокойства, повышенной возбудимости, навевают мрачные думы, лишают возможности логически мыслить. Не испытываем ли мы воздействие таких испарений? Торопиться незачем, подождем, пройдет дождь, выглянет солнце, и навеянное таинственными силами наваждение исчезнет, рассеется, как дым, если это только не козни коммунистов. — Маеда Сигеру оскалил редкие зубы и снова стал серьезен. — Если же мы убедимся, что лицо, коему доверена судьба акции, проявляет недопустимую слабость, полагаю, тот, кто называет себя нашим другом, сумеет делом доказать свою приверженность идеям Ямато!

Господин Хо низко поклонился, сдерживая дрожь. Что это значит? Японцы задумали убрать Горчакова? Зачем? Кто поведет отряд? И когда действовать — тарабарщина насчет испарений неопределенна. Господин Хо встревожился не на шутку, быть может, он что-то упустил, не понял. Капитан дважды повторять не станет, а ослушаться приказа все равно что пустить себе пулю в лоб.

Маеда догадался, что тревожит хунхуза.

— Мы очень мило побеседовали, Господин Хо. Тренировка для мозга весьма полезна. Разумеется, наш разговор носил чисто теоретический характер. Если обстоятельства изменятся, вы получите указания своевременно…

Сигеру не закончил фразу, подъехал Горчаков, и круглое лицо капитана расплылось, как блин.

Из него получился бы неплохой актер, подумал Господин Хо, глядя, как японец с оттенком подобострастия говорит с Горчаковым. Горчаков был бледен, выглядел усталым, хунхуз смотрел на него пристально: человек, над которым простерла крылья неотвратимая смерть, вызывал любопытство.

Мерно чавкали копыта коней, увязая в жирной грязи, тучи обложили небо и сеяли дождем: мелким, осенним, нудным. Господин Хо дремал, покачиваясь в седле, голова гудела, налитое усталостью тело клонилось к изогнутой луке седла. Но вот сильно тряхнуло, лошадь оступилась, сползла с крутого берега в ручей. Хунхуз проворно высвободил ногу из стремени, но телохранитель был начеку, дернул коня за узду, звякнули о камень стертые подковы.

— Скользко, — просипел Безносый. — Проклятая земля.