подло заставили служить своим интересам. Они нашли и убили ту самую гусеницу, и девушка встала на их сторону. Да, мир гибнет в водовороте своего невежества, цивилизация погружается в пучину забвения, но делают это люди, люди, которым бездумно и безответственно, во имя своих целей, никак не связанных с судьбами планеты, помогают создания, однажды уже поплатившиеся за свою чрезмерную амбициозность и самонадеянность. Она поверила в благородные цели, сопутствующие выверенному пути, беззлобности и спасительной стагнации. Она решила, что и правда можно склеить разбитый сосуд так, что все трещины будут скрыты. Но это блеф, надо или удержать его на краю и не дать разбиться или создавать новый. Даже если завтра всё закончится, Мина не сможет жить так, как жила, и Виктор больше не её, его у неё забрали, изуродовали и сделали пустышкой, куклой. А теперь хотят также взять и использовать её, единственную, видевшую откуда вышел кошмар, и знающую, с кем он связан. Надо попытаться спастись, сбежать, вырваться. А что дальше? Судьба перевела девушку через воды Рубикона, но не даст воды из реки Лета. Осколки чувств собраны и накрыты толстым панцирем, оставшееся уже никто не сможет разрушить, но и разрушать там более нечего. Остаётся лишь узнать больше и бороться, спасать то немногое, что достойно жить.

Мина сделала шаг вперёд, ей показалось, что она почувствовала, как под ногами чавкнул ковёр. Она посмотрела на Виктора, в её взгляде уже не было растерянности и смятения, в нём был только один вопрос: «Они делали тоже, что и мы?». Парень стоял, прислонившись к стене, сжав ладони изуродованных рук, с бессильной тоской заглядывая в лицо каждому из двенадцати молодых людей, отдавших свои жизни, чтобы спасти себя и многих других, которые ни о чём не подозревали.

Он поднял глаза на Мину и прочитал в них вопрос, а в следующий миг в открытые окна ворвался вой сирены и скрип тормозов, раздались частые и сильные удары в парадную дверь. Виктор, как был, с нехарактерной для него резкостью и скоростью, в два больших шага приблизился к окну и выпрыгнул в него. Девушка бросилась за ним и, едва не поскользнувшись на багровом месиве, перегнулась через подоконник. Прыжок с высокого второго этажа дался парню не слишком удачно, но, не смотря на это, он пытался бежать как можно быстрее. Прихрамывая и западая на правую ногу, Виктор пересекал задний двор, утопающий в нестриженой зелени. Когда он перелезал через забор, его увидели полицейские и кинулись за ним, но Виктор, спрыгнув по ту сторону кованой изгороди, затерялся в лабиринте заброшенных построек. Мина всё также стояла и смотрела в окно, когда в комнату ворвались полицейские и в немом ужасе замерли на пороге. На поиск организатора Белфастской секты были брошены все силы Европола.

За окном моросил мелкий дождик, было начало весны, снег уже везде растаял, и стояла самая противная погода, какую можно представить: хмурое небо, ещё не проснувшиеся от зимней спячки голые деревья, непрекращающаяся изморозь и серый, угрюмый город. В центре кружка из пяти человек, трёх девушек и двух парней, сидящих на полу скрестив ноги, сидел Виктор и своим тихим и спокойным, но уверенным голосом вёл беседу. Мина нашла это обшарпанное здание далеко не сразу, в городке среднего размера на востоке Германии. Многоквартирный шестиэтажный дом стоял ближе к окраине, в бывшей промышленной зоне, и своим видом и убранством был куда скромнее, чем особняк в Белфасте. Квартира располагалась на третьем этаже, и состояла из узкого коридора, пропахшей чем-то невкусным кухни, холодной ванны, двух узких грязных комнатушек и большой залы, в которой даже когда-то мыли пол, и где сейчассидели молодые люди. Как они вшестером жили здесь, Мина не хотела даже думать. Откуда интересно у Виктора вообще деньги на съём жилья?

Он был искателем, следопытом и проводником. Асфодель и два её брата спасли Виктора из рук своих собственныхслуг и помогли ему раскрыть свой талант — талант видеть дальше, смотреть на звёзды и находить тропинки в Млечном пути, зная каждое отдельное дерево, видеть за ним лес. Парень помогал древним и непонятным существам из мрамора находить таких же людей как он, указывать им путь в изменчивом и непостоянном мире иллюзий, кажущегося и предчувствуемого, мире всего и ничего, и искал вместе с ними. Мина смутно представляла, что или кого они разыскивают. Она принимала в этом участие и, когда была одним целым с другими парнями и девушками, слилась с ними в единый пульсирующий шар разума и чувств, она понимала, что делает, но теперь это ускользнуло от неё. Виктор не дал ей понять этого, но если бы она поняла, то уже не смогла бы вернуться, путь назад оказался бы перекрыт осознанием невероятного и всеохватывающего, того, что не было ни добром ни злом, но что было так необходимо Асфодель и её страннымсобратьям. Зачем он оборвал эту нить? Зачем он показал ей и продолжает показывать то, что произошло за эти десять лет? Он не захотел быть с ней вместе в мире ощущений, где не важен возраст и травмы тела и души, где тебя объединяет с другими общая и, пускай иллюзорная, обманчивая и лицемерная, но такая прекрасная для восприятия цель. Может коллективное самоубийство в Белфасте оказалось всего лишь неудачей, однако как она, Мина, могла назвать смерть двенадцати людей в самом начале их жизненного пути «всего лишь неудачей». Виктор показал ей её судьбу, он не хотел однажды утром прийти в дешёвую квартирку или запущенный особняк и увидеть её скорченное, бездыханное тело на грязно-буром полу. Парень мучился и страдал, он сотни раз видел эти картины и ничего не мог изменить, его доброта и сострадание к трагедии Асфодель, искажённые и направленные в выгодное ей русло, сделали его невольным убийцей. Парень видел все эти смерти, видел кровь на своих руках и терзался этим, уничтожал себя изнутри. Но свернуть с пути не мог, его не пускали.

И что произойдёт сейчас, эти пять человек как и их сверстники в Англии похватают ножи и вскроют себе вены? Они, спокойно и умиротворённо сидящие кружком вокруг своего наставника, внимающие его голосу, идущие за его звуком ввысь и вширь, оставляя квартиру, город и Европейский Союз где-то далеко внизу. Горизонт уходит, небо поднимают вверх, словно ты муха, сидевшая под перевёрнутой чашкой, которую, наконец, подняли, и ты с громким жужжанием устремился вверх, на солнечный свет. Виктор уже молчит, глаза закрыты, он сосредоточен, мышцы лица напряжены,