– А что я говорю не так? Зола?

– В наших играх все рискованно, – отозвалась она. – Каждый раз, когда мы предстаем перед судьей и притворяемся адвокатами, мы испытываем судьбу. Я бы рискнула.

– Ты с нами, Тодд? – спросил Марк.

Тодд допил свою кружку и внимательно посмотрел на партнеров. До сих пор, по крайней мере за короткую историю существования их НЮП, он был даже немного агрессивней, чем они, и если теперь отступит, это будет расценено как слабость, поэтому он ответил:

– Давайте действовать поэтапно. Посмотрим сначала, что скажет эксперт-консультант, и уже оттуда будем плясать дальше.

– Договорились, – согласился Марк.

Фрэнк Джепперсон сидел за своим необъятным письменным столом и разглядывал визитку Золы. Как ветеран округа в войнах за пострадавших клиентов, он прекрасно знал игру, в которую она играла. В молодые годы он и сам промышлял на городских больничных нивах, охотясь за потенциальными клиентами. Ему были известны все подобные трюки. Он платил комиссионные водителям аварийных тягачей, работавших на местах катастроф, подмазывал полицейских из дорожно-постовой службы, чтобы те направляли к нему пострадавших клиентов, каждое утро просматривал полицейские отчеты в поисках наиболее перспективных аварий. Со временем он смог позволить себе нанять для этой цели «поисковика», работавшего только на него, бывшего полицейского по фамилии Кифе, и именно Кифе подцепил семью, к которой Зола подкатывалась в кафе больницы Джорджа Вашингтона. Джепперсон подписал с ними договор абсолютно честно, а теперь какая-то мошенница пытается браконьерствовать в его угодьях.

Угодьями Джепперсона являлись неблагополучные улицы округа, где правила значили очень мало и было полно теневых игроков. Тем не менее, когда было возможно, он старался защищать свою территорию, особенно если новый игрок казался подозрительным.

Кифе сидел напротив него, положив поперек колена ногу в ковбойском сапоге из страусиной кожи, и стриг ногти.

– И ты нашел это место? – спросил Джепперсон.

– Ага. Там на нижнем этаже забегаловка под названием «Забияка». Офис – двумя этажами выше, но туда не попасть. Я выпил в баре и поболтал с барменом, который утверждает, что ему ничего не известно. А когда я спросил про Золу Паркер, вообще язык проглотил.

– А что в Ассоциации адвокатов?

– Я проверил. Таких имен в их списках не значится. Паркеров много, но Золы Паркер – ни одной.

– Это интересно. А фирма «Апшо, Паркер и Лейн»?

– О ней ничего, но ты же знаешь, юридические фирмы так часто меняются, что невозможно уследить, кто где практикует. В Ассоциации адвокатов говорят, что очень трудно отслеживать их названия.

– Интересно-интересно.

– Ты хочешь подать жалобу?

– Я подумаю. Давай подождем, не наткнемся ли мы снова на этих наглецов.

На восьмом этаже юридической школы Фогги-Боттом некая дама – младший администратор заметила, что трое преподавателей сообщают об отсутствии на занятиях студентов третьего курса Марка Фрейзера и Тодда Лусеро в течение всего первого месяца весеннего семестра. Оба получили ссуду за последний семестр, но, видимо, учеба их мало интересовала. Для студентов последнего курса вовсе не было необычным манкировать занятиями, но чтобы в течение месяца не посетить ни одного – это уже выходило за все рамки.

Администратор послала мистеру Фрейзеру имейл такого содержания:

Аналогичную записку она послала и Тодду Лусеро. Прошло два дня, и ни один из них не ответил.

14 февраля Зола удобно устроилась в зале, где председательствовал достопочтенный Джозеф Канту, и следила за слушаниями. Почти час спустя клерк вызвал Гордона Таннера. Его адвокат, Престон Клайн, предстал перед судьей и заговорил:

– Ваша честь, я целый месяц не имел возможности связаться со своим клиентом. Позволю себе лишь предположить, что он решил скрыться.

Клерк вручил судье записку. Тот дважды прочел ее и произнес:

– Знаете, мистер Клайн, похоже, ваш клиент мертв.

– Ну и ну, судья! Вы уверены? Я понятия не имел.

– Да, это точно.

– Мне никто об этом не сообщил. Думаю, это все объясняет.

– Минуточку, – сказал судья, просматривая еще какие-то бумаги. – Согласно этим записям, он умер четвертого января – самоубийство. В «Пост» даже была статья об этом. Но он появлялся здесь вместе с вами семнадцатого января. Как вы можете это объяснить?

Клайн почесал подбородок, глядя в список дел, назначенных к слушанию.

– Пожалуй, я не могу этого объяснить, сэр. Мы действительно присутствовали здесь семнадцатого, но, признаться честно, с тех пор у меня с ним не было никаких контактов.

– Полагаю, это потому, что он был мертв.

– Все это чрезвычайно загадочно, судья. Не знаю, что и думать.

Канту разочарованно воздел вверх руки.

– Что ж, раз парень мертв, у меня нет другого выхода, кроме как закрыть дело.

– Да, сэр, конечно.

– Следующий.

Зола вышла из зала через несколько минут и доложила о результате партнерам.

Марк вошел в офисное здание на Шестнадцатой улице и поднялся на лифте на третий этаж. Там он отыскал дверь с табличкой «Юридическая консультация “Потомак”» и вошел в маленькую приемную. Секретарша кивком указала ему на стулья, и он сел. Спустя пять минут в приемной появился доктор Уиллис Кунс, он представился, и Марк проследовал за ним по коридору в маленький кабинет.

Кунс был акушером на пенсии, работавшим в прежние годы здесь же, в округе. Согласно сведениям, выуженным из Интернета, последние двадцать лет он трудился экспертом по судебным делам, профессиональным свидетелем. Он сообщал о себе, что проанализировал тысячи дел и выступал в суде в качестве свидетеля в двадцати одном штате более сотни раз. Почти всегда на стороне истца.

Как только Марк сел, Кунс приступил к делу:

– Вы держите их за яйца, сынок. Они из кожи вон лезут, чтобы скрыть обстоятельства дела. Вот мой отчет. – Он протянул Марку две страницы с текстом, напечатанным через один интервал. – Все технические данные здесь. Не стану утомлять вас популярным объяснением профессиональных терминов. Мать, Эйша Тейпер, в критический период бо́льшую часть времени находилась без присмотра. Трудно определить, сколь тщательно за ней наблюдали по мониторам, потому что соответствующие записи отсутствуют, но достаточно сказать, что частота сердечных сокращений плода замедленна, имеет место разрыв матки, и кесарево сечение сделано со значительным опозданием. Если бы не это промедление, с ребенком, вероятно, все было бы в порядке. Но в результате задержки возникло то, что называют ишемическим инсультом, – серьезная мозговая травма, и, как мы знаем, ребенок умер через два дня. Оно и к лучшему, в противном случае он прожил бы лет десять в состоянии овоща, не был бы способен ходить, разговаривать и самостоятельно есть. Все это можно было предотвратить при должном наблюдении и своевременно сделанном кесаревом сечении. Я бы классифицировал данный случай как преступную халатность, а это, как вам хорошо известно, облегчает достижение сделки.