Жена будущего президента оглянулась и посторонилась. Машапостояла на пороге. Она ужасно стеснялась, когда приходилось… делить с кем-тодамскую комнату. Ну, вот такая она застенчивая уродилась. Хуже не было момента,чем во время или после ужина отправляться «попудрить носик».

Кто его придумал, этот носик, будь он неладен.

Иногда она выжидала, делая вид, что рассматривает обои илипредметы ресторанного антуража, если дело происходило в ресторане, как правило,в изобилии понатыканные неподалеку от дамской комнаты. Иногда делала вид, чтоей нужно позвонить, и звонила, одновременно пристально наблюдая за вожделеннойдверью, не покажется ли из нее кто.

Если показывался, Маша моментально влетала внутрь,проскакивала в кабинку и запиралась на засов. Только бы никто ее не видел.

Проскочить не удалось.

Надежда выходить и не думала — поправляла перед зеркаломприческу. Коса была хороша. Надежда тоже.

Покорившись судьбе, Маша вошла и уставилась на себя взеркало. А ну как и впрямь попудрить носик? И она тоскливо оглянулась по сторонамв поисках пудреницы. Сумочки у нее, разумеется, с собой не было.

— Если вам что-нибудь нужно, — прощебетала красавица, — товон там в шкафчике, за пуфиком, все есть. Мирослава Макаровна позаботилась.

Маша согласно помычала. Очень хорошо, что МирославаМакаровна позаботилась.

Надежда в последний раз осмотрела свою прическу и приняласьизучать губы.

Маша на всякий случай изучила свои, а потом мраморнуюстолешницу.

Каррарский мрамор всегда наводил ее на мысль обанатомическом театре, даже такой роскошный, как этот.

— У них такой сказочный стол, — поделилась с ней Надежда,поджала губы и покатала их одну об другую — растерла помаду. Что-то показалосьей лишним, и она стала осторожно снимать перламутровую розовость ватнойпалочкой, вытянутой из серебряного стаканчика, очевидно, специальнопредназначенного для палочек. — Я всегда раньше объедалась!

— Вы?! — не поверила истомившаяся ожиданием Маша. — Вы такхорошо выглядите.

Это была истинная правда, а не просто профессиональнаявежливость, продиктованная ее положением. Маша Вепренцева всегда былабезукоризненно вежлива.

— Спасибо, — согласилась Надежда. Ватная палочка полетела вдругое серебряное ведерко, очевидно, для мусора. — Я стараюсь. Хотя, знаете, ябыла такая обжора!… Лопала круассаны, пармскую ветчину и утку в сливках. Всливках, можете себе представить!

Вот что удивительно — она говорила это искренне. То естьсовершенно. То есть абсолютно.

— А потом впадала в депрессию и корила себя, когда любимаяюбка не сходилась.

Эти ощущения были очень понятны и близки Маше, поэтому онапозволила себе посочувствовать:

— Ужасно.

— Было бы ужасно, если бы мой личный врач не порекомендовалмне ксеникал! — провозгласила Надежда, выхватила из сумки блескучуюпластмассовую штучку с капсулами и помахала у Маши перед носом. Маша проследилаза ней глазами. — Только им и спаслась.

— От чего? — простодушно спросила Маша. — От утки?

— И от утки, и от торта. Боже, Машенька, милая, подайте мнестаканчик, он на стойке за вашей спиной.

Милая Машенька подала стаканчик и вздохнула. Дело с места недвигалось. Надежда уходить явно не собиралась.

Она выдавила на ладонь продолговатую капсулу, налила избутылки воды, проглотила, как будто совершая некое священнодействие, и замерла.

Маша, позабыв про вожделенную дверь, наблюдала за ней синтересом.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала Надежда и выдохнула. —Теперь все в порядке.

— А что такое этот ксеникал? Вы таблетку выпили, да?

— Машенька, ну кто же нынче не знает про ксеникал?! Этоабсолютно волшебное средство! Я скинула с его помощью пятнадцать кэгэ, а теперьпросто поддерживаю вес. Другого такого нет! Вот смотрите!

Маша внимательно изучила блескучую обертку.

— Достаточно одной капсулы, — жарким шепотом сообщилаНадежда, — и ксеникал не дает части жира всосаться. Клянусь вам! Но объедатьсяна ночь все равно не стоит. И вы знаете, Машенька, у меня просто поменялосьощущение жизни — я совсем не хочу жирного. Теперь мой девиз — здоровый образжизни. И все благодаря ксеникалу.

— А можно мне?…

Надежда сделала серьезное лицо.

— Машенька, конечно, можно. Вы сходите к врачу, и он вамвыпишет. Клянусь, это волшебный, волшебный препарат!

Маша пообещала себе, что немедленно по возвращении в Москвуотправится к эндокринологу и выпишет себе ксеникал. Чтобы уж быть спокойной.Чтобы никакой десерт был не страшен. Или шашлык. Или кусок ветчины.

Да все, что угодно!

Она похудеет — не как-нибудь, а по-настоящему похудеет, так,чтобы носить обтягивающие джинсики и короткую блузочку, вроде той, что была наОлесе, и поразит воображение Родионова.

И тогда он наконец поймет, что лучше ее все равно не сыщешь,что только с ней он и может быть счастлив, что вдвоем они — сила, и не толькона переговорах!…

Ведь никто никогда не любил тебя так, как я.

Надежда Головко еще раз напоследок оглядела себя в зеркале,сделала Маше ручкой — игривое движение пальцами — и вышла.

Маша проводила ее глазами.

Собственное отражение в волшебном стекле по сравнению сНадеждой показалось ей блеклым, словно выцветшим, — может, потому, что онаникогда не красилась? — и сейчас она пожалела об этом. Зачем-то вытащила ватнуюпалочку из специального стаканчика и провела ею по глазам. Зря провела. От ватыглаза сразу же невыносимо зачесались. Маша потерла веки.

Слава богу, день кончается, и уже завтра они уедут в Киев, ивизит пойдет своей чередой, и будет много интересных встреч, жары, умныхразговоров, и, может быть, удастся съездить на Днепр, который она так мечталапосмотреть!…

Маша порассматривала палочку, заглянула под столешницу каррарскогомрамора и нажала педальку серебряного ведерка. Крышка откинулась. Машарассеянно кинула туда палочку и проводила ее глазами. Потом посмотрела нараковину и вспомнила кровь и нож.

Что происходит в этом доме?!

Какие темные дела творятся вокруг и кто их творит?!

И вообще — что это может значить?!

Нож, кровь, странные разговоры, ссоры, угрозы, шантаж?!

Может, кто-то из гостей последователь культа вуду и враковине совершалось жертвоприношение? Кого там положено приносить в жертву?Черного петуха?