Хорошо, что Аркаша оставался не в курсе моих ранних прогулок, не то бедняга вообразил бы, что я выхожу на берег в поисках Критского быка. Кстати, я так и не узнала, где Аркаша нашёл пристанище, он не информировал, а кормил недомолвками типа, что живет везде и нигде, и оттуда осуществляет надзор за моим предосудительным поведением.

И вот уже в предпоследнее утро на острове, наблюдая пепельно-розовый восход над полукружьем бледного моря, я наконец сообразила, отчего так третирую бедного Аркашу, и мне стало стыдно. Он-то вёл себя достоверно в лучших традициях службы от начала до близкого конца нашего вояжа, а я игнорировала делового спутника и затрудняла ему работу по неуважительным причинам.

Припомнив появление Аркаши в решительный ночной момент и нашу совместную работу, я поняла, что стыжусь за себя, а переношу эмоции на контролёра. Ровно половину ночи до самого рассвета я почти включилась в шпионские игры и отчасти разделила шпионские страсти, выкладывала ассоциации, помогала создавать искомый портрет и сотрудничала с подполковником вполне искренне. Мало того, что эта дребедень вылезла из чуждого жанра политического триллера, так Аркаша, надо отдать ему должное, соблюдал требования стиля и добился результата, а я своего не достигла. Сотрудничать сотрудничала, а информации получила – ноль целых, хрен десятых.

Можно сколько угодно смеяться над привычкой контролёра играть в разведчика, будучи им на самом деле, но службу Аркаша знал назубок. Вынул из меня информацию до крошки, а сам ничем не поделился, кроме сообщения о смертоносной тайне Критского быка, да и то, как я понимаю, в рамках запугивания дурочки. Отсюда произрос мой негативизм. Я отключилась от сотрудничества и предпочла развивать деятельность в рамках грёз и сновидений, вместо того, чтобы исповедоваться подполковнику.

Признавая за собой тьму различных недостатков и частично мирясь с ними, я всегда чуждалась одного заблуждения и тщательно его искореняла, если за собой замечала. Приятное убеждение, что я постоянно во всём права, посещало редко и вслед за появлением направляло ход мысли в обратную сторону. Поэтому полюбовавшись восходом дневного светила над островом Крит в предпоследний раз, я брела по пляжу и подвергала образ своих действий некоторой критике. Плевать было, что скажет бывший друг, а ныне предатель Валечка, ещё менее волновало мнение Паши Криворучко, однако отношения с Аркашей я неверно выстроила сама, так что нечего обижаться и затруднять ему оперативную задачу. Разумеется, ни о какой откровенности с кавалером-контролёром речи не шло, но некоторое внимание ему следовало уделить, может быть, получится из него что-либо выудить. За истекшие дни Аркаша полностью убедился, что в голове у меня опилки, и может проговориться, надо дать шанс.

Шанс появился необычайно скоро, Аркаша наконец выследил мои утренние прогулки и ждал у перил лоджии, пылая привычным сдержанным негодованием. Наблюдая подполковника в моменты, когда он делал выговоры в притворном сокрушении сердца и в рамках фальшивой вежливости, я отчётливо представляла, как от него ушла жена Эльвира. Вот так же она послушала жалобы на свою несостоятельность и Аркашино долготерпение, стукнула его сковородкой по кумполу и ушла жить под мост. Насчет сковородки и моста я слегка присочинила, на самом деле Эльвира ушла, прихватив полквартиры, наряды и драгоценности, а под мостом её ждал один предприниматель. Во всяком случае такую информацию мне удалось выудить из Аркаши как-то раз.

Сковородки в номере не полагалось, а моё раскаяние было трепетно, как приморское утро, следовательно, я сказала, что каюсь, виновата, больше не повторится. Но как хороши, как свежи были розовые облака на рассвете, никак не могла удержаться, завтра могу пригласить его с собой.

– Завтра меня здесь не будет, – официально доложил Аркаша. – Я договорился с другой тургруппой, они возьмут меня ночью в автобус и довезут до Афин, у них подходящий маршрут. В Салониках у меня самолёт, здесь не получилось. Кто будет за тобой смотреть – просто не знаю, остаётся запереть в номере и приставить охрану. Днём туда-сюда, а как стемнеет, тебя не доищешься.

– А ты не ищи и не ругайся, – сладким голосом предложила я. – Вместо того, чтобы портить мне отдых, догадался бы пригласить поужинать, совместил бы наблюдение с охраной. Скупой, если ты помнишь, платит дважды.

Аркаша внял голосу рассудка и неохотно предложил провести прощальный вечер на открытой веранде приморского ресторана «Паллада». Я так и знала, что контролёр придерживал представительские деньги, отпущенные на камуфляж! В отличие от остальных Аркаша ни разу никуда меня не позвал. И «Палладу»-то предложил после моего бессовестного нажима. Вот так девочки раскручивают скупых кавалеров, я попробовала впервые, но оказалось, что это смешно и противно. Ничего, представит «Обольянинову с братом» счёт, я могу расписаться. Мол, денежки ушли на сугубо оперативные нужды, пришлось опекать клиентку в злачных местах, поскольку иных способов ухаживания она не признавала. Как я понимаю, это будет не единственная жалоба со стороны подполковника на мое неполное служебное соответствие, что мне было и будет более чем фиолетово.

Последний курортный день на древнем острове промелькнул как одна копейка, вернее как греческая драхма, которых тоже практически не осталось. Ровно на пляжное ложе поутру и на пирожное с заварным кремом и фруктами, им я намеревалась сладостно завершить критский вояж перед посадкой в автобус, который увезет меня в аэропорт и навсегда из этих мест.

День промелькнул и медленно погас, я в прощальный раз поужинала за шведским столом, не надеясь на Аркашино хлебосольство за обольяниновский счёт. Дай Бог, чтобы он покормил меня фруктовым салатом и предложил чашку кофе без ничего. Судя по бывшему дружку Сергею, я предполагала в Аркаше сочетание размаха со скупостью в очень непростой пропорции. Когда Сергей желал пустить пыль в глаза, он демонстрировал размах и пускал деньги веером, но в привычном окружении или без свидетелей весьма болезненно расставался с деньгами, и чем мельче требовалась сумма, тем больше мук причинял бедняге её уход. Казалось, что черти просто-таки раздирают ему сердце и печень раскалёнными крючьями, и блага, купленные ценой таких страданий, казались горькими, как полынь. Исходя из сходства обоих персонажей, я заметила, что Аркаша предпочитает бесплатные развлечения, и от похода в «Палладу» ждала много приятного для себя, догадываясь, как будет тихо беситься контролёр, угощая в ресторации даму, для которой незачем являть щедрость за счёт фирмы.

Как и следовало ожидать, вкусы у Аркаши оказались вполне имперскими, а морской фрегат «Паллада», казалось, отплавал не менее полсотни лет. Причём ложноклассические портики придавали заведению вид приюта роскоши, в котором голливудские шпионы всех стран обменивались киносекретами по части открытия второго фронта в Европе. Однако я приятно ошиблась. Дружок Аркаша не пожалел казенных драхм и накрыл стол с ослепительной щедростью, боюсь, что я его злостно оклеветала. Или, что приятнее, он придавал моей персоне большее значение, чем я предполагала. На старомодно сервированном столе красовался коктейль из креветок, следом в программе шёл лобстер.

Жаль только, что берег моря не освещался золотом и пурпуром заката, солнце садилось за тёмные горы, поросшие лесом. Я понимала, что одно побережье не может предоставить к обозрению и восход солнца, и его закат, поэтому не держала обиды на реальный антураж, а обходилась игрой воображения. Раз очень хотелось, чтобы «последний день в приморском ресторане» освещался гаснущим лучом заката, то никто не мешал подклеить к портикам «Паллады» один из видов, освоенных ранее, скажем, на берегах Балтики, где над бледными песками багряный диск медленно тонул в море роз среди собственных отсветов.