«О боже, открывай скорее».

Несколько минут спустя телефон снова зажужжал. Далия прислала фотографию письма о зачислении в университет.

«ПОЗДРАВЛЯЮ!»

«Я в экстазе. Обязательно скажи, когда получишь свое».

– Мам! – крикнула Лидия. – Сегодня еще не приносили почту?

– Флажок опущен.

Лидия сбежала вниз по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки зараз, и выскочила на улицу босиком. Промчавшись по ледяной дорожке, распахнула дверцу почтового ящика. Стопка писем. Она так резко просунула руку в ящик, чтобы достать их, что порезалась о край бумаги.

Реклама. Реклама. Письмо для мамы. Еще для мамы. Для папы. Реклама. Реклама. Нью-Йоркский университет.

Буквально последнее письмо в пачке. Она закрыла глаза, задержала дыхание и разорвала конверт. С трудом заставила себя прочитать. Но все-таки прочитала.

Она перестала читать, завизжала, подпрыгнула. Еще раз подпрыгнула и закричала. Мама прибежала на крик, узнать, что случилось. Лидия показала ей письмо. Мама тоже стала прыгать и кричать. Потом с заднего двора прибежал папа, который укладывал только что купленные дрова. Они запрыгали и закричали все вместе.

– Все в порядке, мистер Макгоуэн? Я разгрузил поддон с макаронами, разложил их на полке и вытер пыль с овощей и фруктов.

Мистер Макгоуэн повел ручкой вниз по списку, что-то бормоча себе под нос.

– Мне все нравится, Дилл. Ты рано закончил, но я отмечу тебя как обычно. Отличная работа.

– Спасибо. Увидимся завтра вечером.

– Слушай, Дилл, ты и впрямь очень быстро справляешься. Все еще собираешься выйти на полную смену после окончания школы?

– Да, сэр. Чем больше часов, тем лучше.

– Чудесно. Скажу боссу. Он будет рад это слышать.

Дилл снял свой зеленый фартук, надел куртку и вышел на улицу. Погода позволяла пройтись не спеша. Стоял один из тех февральских вечеров, когда, несмотря на холод, ощущалось легкое дыхание тепла.

– Вас подвезти до дома, мистер? – Лидия сидела на бампере своего «приуса». Ее голос напугал его. Не только потому, что он не ожидал его услышать, но и потому (и на этот счет он мог сильно ошибаться), что в нем сквозило кокетство, которое после конкурса талантов он замечал все чаще. Дилл решил, что Лидию впечатлила его храбрость. Надеяться на нечто большее было бы уже чересчур.

– Что ты здесь делаешь? Я думал, ты блогом занята.

– Не сегодня. Собственно, потому я и здесь. Можем поговорить? – Должно быть, она заметила тень беспокойства, промелькнувшую у Дилла на лице. – У меня хорошие новости вроде как.

– Да, конечно.

– Круто. Запрыгивай. Поедем в Good News. Название подходящее. Я угощаю.

По дороге в кофейню они в основном молчали.

– Можешь хоть намекнуть? – спросил Дилл.

– Дай мне сделать торжественное объявление.

– Тебя приняли в какой-то вуз. Нью-Йоркский университет?

– Пожалуйста, дай мне нормально рассказать.

Они приехали в кофейню, взяли напитки с христианскими названиями и сели за столик.

– Итак, – сказал Дилл. – Делай свое объявление.

– Я сегодня получила письмо о зачислении в Нью-Йоркский университет.

Острая боль в груди. Разряд в сердце. Шок распространялся по телу, проникая в живот, словно капельки крови, растворяющиеся в воде.

* * *

Дилл чувствует себя так же, как и тогда, когда на конкурсе талантов назвали его имя. Его ум словно цепенеет, и мыслями он не здесь. Сейчас он на территории какого-то университета, возможно, Нью-Йоркского. Он не знает точно, потому что ему неизвестно, как выглядит Нью-Йоркский университет. Вот Лидия сидит на лавочке с каким-то парнем. Он привлекателен и хорошо одет (вероятно, не без ее помощи), с легкой небрежностью, даже неряшливостью, которая говорит о денежном достатке. Они разговаривают, смеются. Вокруг них опадают осенние листья.

А вот Лидия сидит в кофейне с этим парнем. Рядом с ними громоздятся книги – точно так же, как их будущие возможности.

Вот этот парень сидит в машине вместе с доктором Бланкеншипом, и они разговаривают и смеются. И вот он сидит за столом в доме Бланкеншипов, рядом с Лидией, напротив ее родителей.

А Дилл – в своем зеленом фартуке из магазина Floyd's – стоит на холоде и смотрит на них через окно. Он видит свое отражение в стекле. Вид у него измученный и истощенный. И это совершенно логично, хоть и безумно больно: почему там, с Лидией, сидит этот парень, а не он?

* * *

Дилл силился улыбнуться.

– Поздравляю, – тихо произнес он. – Я… я знал, что ты поступишь. Никогда в этом не сомневался.

Если бы я только мог в этом усомниться. Если бы я мог хоть на секунду представить, что будет иначе.

– Спасибо – за твою веру в меня и за дружбу.

– Итак, ты едешь?

– Да, еду, – осторожно сказала Лидия. Должно быть, уловила в его голосе проблеск надежды.

Она поднялась, обошла вокруг стола и обняла его. Задержалась ненадолго, провела пальцами по его волосам на затылке. В последнее время она находила все больше поводов его обнять.

– К чему это? – спросил Дилл.

– Потому что у тебя было такое лицо, будто твое сердце наступило на «лего».

Дилл уставился на свой горячий шоколад «Осанна».

– Я рад за тебя. Ты не была бы счастлива здесь, а я не хочу, чтобы ты была несчастна.

– Знаю.

– Пожалуйста, не забывай обо мне.

– Никогда. Ты – мой лучший друг.

– Ты рассказала Трэвису?

– Еще нет. Он сегодня продает дрова для растопки. Ты знал, что он этим занимается?

– Ага. И это не единственное, о чем мы тебе не рассказали.

Они сидели, медленно попивая свои напитки. С улицы послышался вой сирен. Повернувшись, они посмотрели в окно и увидели, как мимо пронеслась машина скорой помощи, а за ней – два полицейских автомобиля.

– Ну, у меня тоже, похоже, есть хорошие новости. Некий план на будущее, – сказал Дилл.

Лидия подняла брови.

– О, да? Расскажи.

– Мы с Трэвом после окончания школы собираемся вместе снимать жилье. Мы ждем не дождемся! Он будет писать свои рассказы, а я – песни. И наших ущербных папаш мы на порог не пустим.