Дилл ждал этого вопроса и все же задумался над тем, как именно ответить.

– Он нашел свое спасение.

– Есть новости, – сказала Лидия, когда Дилл поднялся по ступеням ее крыльца. – Давай присядем.

Они сели на подвесные качели на крыльце, и те скрипнули под их весом и стали медленно покачиваться.

– Их поймали, – произнесла Лидия. – Мой папа слышал об этом от одного пациента: он из управления шерифа.

– Серьезно?

– Да.

– Прошло всего три дня.

– Ага. Кажется, что больше.

– Знаю.

– Выяснили, что произошло? – спросил Дилл.

– Два идиота, подсевших на метамфетамин, были на вечеринке в Куквилле. Хотели купить наркоты, но денег у них не было. Один из них видел Трэвиса с его дровами, когда чуть раньше ездил проведать свою бабушку. Ну и он такой: «Я, кажется, знаю, где можно быстро достать наличку».

– Но зачем они в него стреляли?

– Когда их поймали, оказалось, что эти двое едва знакомы. Они, собственно, тем вечером и познакомились. Даже не знали фамилий друг друга. Поэтому один сразу же сдал другого – того, кто стрелял. Он сказал, что, когда они уехали, стрелявший все объяснил. Якобы он выстрелил в Трэвиса, потому как подумал, что он схватил палку или бейсбольную биту.

– Дубинку.

– Да, – сказала Лидия. – Они убили нашего друга из-за ста двадцати трех долларов.

Ей было больно произносить это вслух. Они убили нашего друга. Эта фраза вызвала острый, резкий приступ боли, прорвавшейся сквозь белый шум в ее голове.

– Надеюсь, они будут гореть в аду, вечно.

– Я тоже надеюсь, с ядовитым плющом под кожей. – Лидия знала, что способна испытывать презрение к некоторым людям. Но даже ее саму сейчас удивило то, как сильно она желала, чтобы убийц Трэвиса постигло несчастье.

Для февраля было нехарактерно тепло. Слышались голоса птиц, которые обычно начинали петь только весной.

Лидия надела простое черное платье, а Дилл – дешевый черный костюм, принадлежавший его отцу. Костюм сидел на нем неважно, но все же лучше, чем мог бы, ведь Лидия успела наспех его подправить. Какое-то время они раскачивались молча. Сидели, соприкасаясь ногами, словно для того, чтобы напомнить друг другу о своем присутствии.

– Я не могу спать, – сказал Дилл. Едва ли ему нужно было говорить об этом. Его лицо выдавало больше, чем он мог облечь в слова.

– Я тоже. Часов, может, десять всего поспала за эти три дня. – Да и у нее не было необходимости это говорить.

– Каждый раз, как начинаю проваливаться в сон, я обо всем вспоминаю и резко просыпаюсь.

– Я все-таки смогла ненадолго уснуть несколько раз. И после пробуждения секунд десять ни о чем не помнила. Потом вспоминала. Так что, похоже, секунд сорок в общей сложности мне удалось об этом не думать.

– Я вообще не представляю, что когда-нибудь буду снова чувствовать себя нормально, так, как раньше.

– Я тоже. – Лидия со вздохом посмотрела на телефон. – Наверное, нам пора.

– Мне совсем не хочется.

– Мне тоже.

– Я, конечно, хочу быть там, рядом с ним. Вот только не на его похоронах.

– Знаю.

Они встали и пошли пешком. Похоронное бюро находилось всего-то в паре кварталов от дома Лидии. По пути Лидия беспокоилась о том, что станет с Диллом. Как только оцепенение начало отступать, на смену ему пришла тревога, а еще чувство вины из-за того, что она оставляет Дилла здесь, одного, без плана, без поддержки, без курса, растерянного, плывущего по ветру.

Подойдя к похоронному бюро, они остановились у входа, собираясь с духом.

– Давай подождем моих родителей, – предложила Лидия.

Пока они ждали, к зданию подошла невысокая рыжеволосая девушка примерно одного с ними возраста, в черном бархатном платье. Она плакала.

Дилл наклонился к Лидии.

– Мне кажется, это Амелия. Трэвис показал мне ее фотографию как-то вечером, когда ночевал у меня.

– Трэвис ночевал у тебя?

– Ага. Думаю, теперь я могу обо всем тебе рассказать. Тем вечером, когда мы встречались с Г. М. Пеннингтоном, отец избил Трэвиса и выгнал из дома. Отец пытался порвать ту книгу с автографом, но Трэвис дал ему отпор и спас книгу. Он не хотел, чтобы ты об этом узнала: боялся, что позвонишь копам.

Лицо Лидии помрачнело.

– Он был прав: я бы позвонила.

– Мы должны заговорить с этой девушкой. Вдруг это и правда Амелия. Трэвис был от нее без ума.

Они смущенно подошли к девушке.

– Ты случайно не Амелия? – спросила Лидия.

Амелия явно была удивлена, что кто-то ее узнал.

– Да… а вы – Лидия и Дилл?

– Да, – ответила Лидия. – Рады с тобой познакомиться. Слышали о тебе много хорошего. Как ты обо всем узнала?

– Со мной связалась полиция. Я была одной из последних, с кем Трэвис общался перед смертью. – Амелия вытерла глаза. – Забавно, ведь он столько мне о вас рассказывал. И теперь я вижу первыми вас, а не его. – Она помолчала. – Наверное, это совсем не забавно. Но вы понимаете, о чем я.

– Понимаем, – сказала Лидия.

– Мы договаривались встретиться и вместе прочесть «Бурю смерти». А еще собирались на фестиваль Возрождения. Похоже, планов у нас было немало.

– А мы с Трэвисом собирались вместе снимать жилье после окончания школы, – сказал Дилл.

– А я должна была оценить его первый рассказ, – произнесла Лидия.

– Это же ты устроила Трэвису встречу с Г. М. Пеннингтоном? Он говорил, что это был лучший вечер в его жизни. Пришлешь мне его рассказ? – попросила Амелия.

– Конечно.

Несколько мгновений они молчали, размышляя о том, сколько всего умерло вместе с Трэвисом.

Наконец к ним подошли доктор и миссис Бланкеншип, одетые в черное. Доктор Бланкеншип, у которого был на редкость мрачный вид, поцеловал Лидию в щеку и пожал руку Диллу. Им представили Амелию. Потом доктор Бланкеншип вздохнул и посмотрел на часы.

– Что ж, думаю, нам пора. Пойдем?

Они вошли в похоронное бюро. В здании пахло старой древесиной, лимонной жидкостью для полировки мебели, белыми лилиями и гардениями. Хиппи Джо тоже пришел. Они с Трэвисом не много общались, но Джо всегда присутствовал на похоронах учеников школы. Пришли двое учителей, которые вели у Трэвиса уроки труда. Дилл заметил несколько прихожан их с Трэвисом церкви. Еще, к немалой досаде Лидии, явилась группка их одноклассников. Никто из них не был близко знаком с Трэвисом и не проявлял к нему особого интереса при жизни, однако в его смерти они увидели возможность для драмы и пафоса.