– Ясно, сэр, где вы находитесь?

– Ривер-роуд. Моя мама, она там?

– Хорошо, Ривер-роуд. Можете сказать, где именно?

– К востоку от моста. Я хочу пить. Где моя мама?

– Сэр, к вам уже едут, хорошо? Говорите со мной. Как вас зовут?

– Трэвис Бохэннон. Моя мама там?

– Трэвис, не кладите трубку. Мы постараемся найти вашу маму. Мне нужно, чтобы вы не переставали со мной разговаривать.

– Мне нужна вода, нужна вода. Не могу дышать.

– Говорите со мной, Трэвис. Трэвис. Трэвис! Трэвис! Трэвис! Не отключайтесь, Трэвис. Можете сказать мне что-нибудь? Трэвис!

* * *

Одни умирают славной смертью: на зеленых полях сражений, старыми воинами, в окружении друзей, сражаясь за свой дом, борясь с жестокостью.

Другие погибают в Форрествилле, пытаясь ползти по грязи, в темноте, невозможно юными и одинокими, без всякой разумной причины.

– Мне как-то не по себе из-за того, что Трэвис услышит эту новость позже меня, – сказал Дилл.

– Ты знаешь, где он сейчас? – спросила Лидия.

– Он говорил что-то про Ривер-роуд.

– Ну, не так уж много мест, где он может быть. Вот, – Лидия, сидевшая за рулем, протянула Диллу свой телефон, – напиши ему. Узнай, где он.

Дилл написал, но ответа не последовало. Попытался позвонить – ничего.

– Он писал мне недавно. Может, у него села батарея, – предположила Лидия.

– У него она никогда не садится.

– Но теперь есть Амелия.

– Верно подмечено. Давай прокатимся по Ривер-роуд. Мне домой пока не надо.

– Поможем ему с продажей дров, – сказала Лидия. – Я могу ноги показать.

– Ага, но тогда люди будут останавливаться, чтобы купить дрова, а в итоге прослушают лекцию про то, что нельзя рассматривать женщину как объект.

– И что? – Лидия свернула на Ривер-роуд. Они проехали совсем немного до того места, где дорога делала поворот, и увидели стену из синих мигалок. Полиция Форрествилла. Шериф округа Уайт. Лидия сбросила скорость. – Ого. Может, кто-то попал в аварию?

Дилл выгнул шею, чтобы рассмотреть.

– Надеюсь, не Трэв.

Они подъехали ближе. На дороге стоял полицейский в светоотражающем жилете. Он сделал Лидии знак объехать место происшествия. Вспыхнула камера.

Наконец они смогли рассмотреть, что там, за стеной из мелькающих огней.

– Дилл… это машина Трэвиса? – спросила Лидия с растущей тревогой в голосе.

Дилл прищурился, пытаясь что-то разглядеть сквозь свет мигалок. Из-за синих мигалок он никак не мог разобрать цвет пикапа. Еще одна вспышка камеры. Красный. Он ощутил прилив адреналина и черный ужас.

– Черт. Пожалуйста, Господи, нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, нет-нет-нет-нет-нет. Тормози, Лидия.

Она остановилась прямо посреди дороги. Они выпрыгнули из машины и побежали к полицейскому, регулировавшему трафик. Он выглядел ненамного старше их самих.

– Мисс, я вынужден попросить вас убрать вашу машину, – сказал он.

У Лидии дрожал голос.

– Офицер, это машина нашего друга. Пожалуйста, скажите, что случилось.

– Мисс, сейчас не могу. Здесь произошел инцидент. Мне неизвестно, какой информацией располагает семья, поэтому я не вправе говорить.

Лидия едва сдерживала слезы. Она была в отчаянии и исступлении.

– Офицер, прошу вас. Умоляю вас.

– Мисс, мне искренне жаль. На данный момент я не могу дать вам больше информации. Извините.

Лидия разрыдалась.

– Пожалуйста, – сказал Дилл, тоже начиная терять контроль. – Пожалуйста, скажите нам, где он.

Молодой полицейский с мученическим видом огляделся. Его коллеги ограждали лентой место происшествия. Другой полицейский фотографировал пятно крови на асфальте.

Он наклонился к ним.

– Больница округа Уайт.

Они не мешкали ни секунды – не успели даже его поблагодарить. Тут же сели в машину и помчались.

Ехали они в смертельной тишине. Двигатель выл: Лидия давила на газ, почти всю дорогу превышая скорость почти вдвое.

Прошу тебя, Господи. Прошу тебя. Прошу тебя, пусть с ним все будет в порядке.

Они с визгом тормозов подрулили к больнице, кое-как запарковались и побежали внутрь.

Время, казалось, замедлилось, когда Дилл окинул взглядом ярко освещенный приемный покой скорой помощи. Было странное несоответствие между тем, что он видел, и тем, как происходящее воспринимал его мозг – или, скорее, отказывался воспринимать.

Отец Трэвиса сидел в углу, бил себя кулаками по вискам и плакал. Рядом с ним стояли двое полицейских. Им явно было не по себе.

Мама Трэвиса лежала на полу и рыдала. Три медсестры гладили ее по спине, пытаясь утешить.

Что-то внутри у Дилла сорвалось с цепи. Что-то, что до сих пор стояло на якоре в ревущем хаосе бури. Отвязавшись, оно стало биться и метаться со всей неистовостью и безрассудством: пылая, разламываясь на куски, уничтожая все вокруг. Он перестал видеть цвет, перед ним была лишь закручивающаяся, воющая свинцово-серая пустошь. Но боль не приходила. Как океан отступает от берегов перед цунами, все в нем отступило и смолкло. А потом нахлынула боль.

Дилл никогда не говорил на иных языках. Святой Дух не проявлялся в нем подобным образом, равно как и не позволял ему брать смертоносных змей. Но на полу окружной больницы он кричал на каком-то страдальческом и чуждом ему языке скорби. Он не сознавал, что Лидия, тоже крича и рыдая, опустилась рядом с ним на колени, схватив его за руку так, словно если отпустит, то скатится с земного шара.

* * *

Когда он наконец вошел домой, мать резким тоном спросила:

– Где ты был?

Но, увидев его взгляд, его лицо, добавила настороженно:

– Диллард! В чем дело?

Дилл еще ни разу не произносил этих слов вслух, но уже успел их возненавидеть. Как будто это было какое-то ужасное заклятие, от которого все становилось еще реальнее. Слова были как колючки у него на языке.

– Трэвис мертв.

– Ты же не о своем друге, Трэвисе Бохэнноне?

Дилл сел, обхватил голову руками и оцепенело уставился на кухонный стол.

– О нем.

Мать ахнула и поднесла руку ко рту.

– Боже милостивый, – прошептала она. – Бедная Анна Мари. Что случилось?

Дилл покачал головой.

– Он был… спасен?