А знаешь, самое яркое воспоминание — как он меня купал, рукой. Говорил, мочалка кусается. А потом заворачивал в простыню и относил в кровать.

Голос её дрожал, и его рука дрогнула.

— Когда ты меня купал в первый раз, я думала, умру. А ты ещё в простыню завернул. После этого мог со мной делать всё, что хотел. Мог отшлёпать, запереть в ванной. И потом сказать — обними. И я была бы счастлива, что ты мне это позволяешь. Я бы сделала для тебя всё, что бы ты ни захотел.

Он остановился. Убрал руку с шейки, взял за подбородок. Уже стемнело, они стояли под одним из редких фонарей. Как она смотрела на него! Ни одна женщина, за всю жизнь, даже Надя…

И чёткая мысль — к Луизе поеду с пистолетом, на крайний случай.

— Идём назад, поздно. Я хочу, чтобы ты поспала подольше.

Странно, у него не возникло желание взять её немедленно, такую, открытую до донышка, до глубины. Только переполняющая душу нежность. И ещё, оградить от всего мира, ласкать и баловать.

Шёл рядом. В её комнате молча раздел, положил на кровать. Постоял над ней, голенькой, с простынкой в руках, прежде чем укрыть.

Она была очень красива. Три недели, что он кормил её «на убой», сделали из угловатого подростка женщину. Спрятали позвонки, спинка была ровная наверху и ложбинка — вниз чуть выше талии. И коленки, и локотки стали округлыми, и линия плавная, как он хотел, где раньше торчали косточки. Будто вылепил себе женщину! Она загорела неповторимым загаром настоящих блондинок, золотым, как её волосы.

Всё у нас с тобой наоборот. Иван царевич сжёг лягушачью шкурку, а мне хочется сжечь все твои одёжки, чтобы ты была таким лягушонком, как сейчас.

— Давай, укрою. Спи, пожалуйста, спи, мой золотой.

Переоделся, вышел к морю, сел на лежак. А ведь ни разу в этот приезд не плавал ночью! У него был лягушонок, её нежное послушное тело. Она оказалась сильней.

Разделся, поплыл медленно. Теперь он напросился. Она же призналась ему в любви, ничего не требуя взамен! Да что он может дать ей…

Жениться не сможет, даже если выкупит. Но выкупит, чего бы ни стоило. И не отпустит ни на шаг.

Впрочем, с переводами можно помочь элементарно, послать по издательствам резюме с переведёнными отрывками. Но тогда она не будет сидеть у него в приёмной с зелёной лампочкой на столе! Ну и пусть. Буду десять раз в день звонить ей по скайпу…

Только бы Луиза согласилась!

Дал поспать целых три часа. Зашёл, свет из приоткрытой двери освещал её лицо. Оно было несчастным! И ресницы мокрые, опять плакала.

Не можешь сделать любимую женщину счастливой, Олег. Не умеешь. Вот и ты себе объяснился в любви. Не трону я тебя, маленькая. Спи.

Пошёл к себе. Постель была слишком широкая для одного, Долго не спал. И вдруг — сон:

Пляж, залитый солнцем. Его лягушонок послушно греется на лежаке. Он сидит на песке рядом и сыплет песок на её золотую спинку, посредине, от шейки до ложбинки, тоже золотой.

И тут на неё наползает тень, и расширяется, и вот уже весь пляж в тени. Он поднимает глаза — Денис. Во весь рост, огромный, как бронзовый монумент.

Очнулся в холодном поту. Светало.

Встал, подошёл к двери в её комнату, приоткрыл, только щёлочку — спит. Закрыл, и через свою дверь пошёл к морю. Оно всегда смывало всё плохое, и этот сон смоет, конечно, смоет навсегда.

Проснулась, когда он закрывал дверь. В своей постели! Не пришёл за ней ночью. Так и знала, что не придёт. Она знала это, когда укладывал её, не сказал — обними меня! Не погладил, не прикоснулся.

Накрыл, будто мёртвую. Будто она для него уже умерла.

Римские каникулы окончились. Понял, что она любит его, а ему это зачем. Но он, наверное, ещё в море, можно встретить его с полотенцем, как Надя!

Побежала на пляж. Всматривалась в море, когда волны позволяли. Увидела его белую шапочку! И больше не спускала с неё глаз, пока он не выскочил из воды и не вырвал у неё полотенце.

Когда плыл от буйка, почудилась Надя с полотенцем на берегу, одинокая крошечная фигурка. Какая Надя, где она сейчас! И это давно перевёрнутая страница. Хотя след остался, тёплый след.

Снова посмотрел на берег, остановился на миг. Это была Катя. Он впервые, хоть про себя, назвал её по имени. Застывшая, дрожащая на ветру. Обнимала себя за плечи, чтобы согреться. Старательно вглядывалась в море, чтобы не потерять его из виду. И полотенце в руках, свешивается до земли. Белый флаг! Всё принимает один к одному. Что я ей наговорил вчера? Простудится! Выскочил на берег, выхватил полотенце. Смотрит виновато…

— Ну, ты даёшь! Разве мне это нужно от тебя? Быстро в постель, бегом! Я сейчас приду.

На ходу захватил одеяло, вернулся, достал носки, шерстяной спортивный костюм. Взял бутылку виски из бара.

Она лежала под простынкой с тонким пледом со своей кровати. Сорвал всё. Пока открывал виски, ругал её, но легче не становилось.

— Я что, просил тебя? Учу тебя, учу, только слушаться, ни шагу влево или вправо! Вот сейчас натру, согреешься, потом поворачивайся сразу, и спускай мои штаны! Так отшлёпаю, год будешь помнить. А потом ещё впрок. Давай ноги сначала, носки надену.

Теперь спину, терпи, слов приличных не подберу. Это же надо — две извилины в голове, и те короткие! Как только в них три иностранных языка умещаются, не понимаю. Надя смотрела в окно, выходила, когда я был почти у берега! А ты когда вышла, что успела посинеть? Когда я только поплыл?

— Д-да…

— Дрожишь до сих пор. Глотни виски. Глотай, я сказал. Ещё! Лежи, грейся. Я оденусь и приду.

— Отшлёпай меня, если хочешь, я потерплю!

И сразу — такая нежность к ней, вот уж, приручил, так приручил. Или она его? Какое это имеет значение. Никогда не отпущу от себя. Если Луиза будет упрямиться, увезу в Германию. Возьму измором — или деньги, или ничего.

— Я подумаю. Только попробуй мне разболеться! Согрелась? Дай посмотрю. Ну вот, не дрожишь уже. Мм, какой запах! Чак ставит мне в бар дорогой виски. Хорошо пахнешь, лягушонок, выпивка и закуска в одном флаконе! Ты хотела сказать этим белым флагом, что ты не хуже Луизиных девочек? Лежи, грейся. Если заснёшь, будет самое то.

Она действительно согрелась. Лежала и думала — он сказал, что отшлёпает меня через год. Значит, подержит целый год! Какое счастье! И заснула на этой мысли.

Он пришёл за ней, когда завтрак был уже на столе.

— Вставай, маленькая. Как тебе виски?

— Очень крепко. Лучше сладкое вино.

— Будет тебе сладкое вино вечером. Держись за меня. Отнесу тебя к столу, так и быть. Мой костюм тебе идёт, но ты утонула в нём. Давай, подверну рукава. Ешь, пока горячая каша, масло я размешал. Ну, чтобы всё до крошки!