— Не буду. Я же совсем не знаю, как ты там, кто тебя окружает, хорошие люди? Сколько вас там?

— Мам, о работе не будем, хорошо?

— Но тебя не обижают? Там есть ещё женщины?

— Есть одна, Седой зовут.

— Остальные — мужчины? Не пристают к тебе? Ты запирайся на ночь, дома ты никогда двери не запирала. Я волнуюсь за тебя, ты такая доверчивая, совсем не разбираешься в людях.

— Мам, а знаешь, здесь море, настоящее. Я загораю, правда, загар ещё не виден.

Олег из-за экрана показал — закругляйся!

— Мамуль, ты же видишь, я живая. И я на тебя посмотрела. Позвоню тебе в санаторий, когда смогу. И заберу, когда смогу. Ради Бога, береги себя!

В Москве потух экран. В кабинете был Вадим и Надя, с готовым шприцем, если что…

— Ну, всё, Наталья Николаевна. Как вы, успокоились?

— Да, спасибо вам, Вадим Владимирович!

— Надя, идите в палату, потихоньку, давление померьте, пульс. И полежите, хорошо? Всё же рано вам такие встряски.

И в бунгало экран потух. Что это было? Мама как будто всё знает. Материнское сердце — вещун. И это просто комедия для Олега и Вадима. Как стыдно…

— Успокоилась? Мама выглядит прекрасно для человека, две недели, как с операционного стола. И ты вела себя хорошо. Я думаю, она поверила, что ты в экспедиции.

— А я думаю, она всё знает. Догадалась. Молодой девушке просто так денег не дают. Она умный человек, наверное, над ней там стоял Вадим, как ты надо мной.

— Догадалась, тем лучше. Не будет лишних вопросов.

— Она плакала…

— У вас это семейное. Всё, закрыли тему. Ты увидела маму, она увидела тебя. Скажи спасибо Вадиму.

— Ты считаешь, у меня скоро представится возможность?

— Лягушонок! Теперь ты превышаешь полномочия. Столько слов я от тебя не слышал за всё время. И не хочу. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Один вопрос в день я тебе разрешу из личного расположения.

Снимай это красивое платье, я буду тебя купать. Мне нужен чистый-чистый лягушонок. И полная иллюминация, всё включено! Снимай, я тебе помогу. Обними меня, ну, крепче обними!

И повторяй — Олег! С восклицательным знаком. Мне на ушко. Ещё! Теперь молчи, а то понесу к себе, вместо ванны. А я хочу, чтобы ты ждала и не могла дождаться!

Утром привезли большой пакет с выпечкой. Фрукты, соки, орехи, как всегда. И коробку сливочного масла в кубиках. Он выгрузил его в морозильный ящик.

Кормил и кормил её по часам. И орехи с руки, и выпечка. И замороженные кубики масла прямо в рот.

Дня через три она спросила:

— Зачем ты это делаешь?

— Как говорил мой следователь, вопросы здесь задаю я.

— Следователь? Ты сидел в тюрьме?

— Сидел, стоял, лежал. Шесть лет. Но ты не думай, я никого не убил, не покалечил. Даже не изнасиловал, ты у меня единственная. Не было необходимости. С Луизиными девочками было всё и сразу. И сок, и фрукты они мне приносили, а не я — им.

Она подумала, что же тебе мешало…

— У тебя на лице написано — что же ты не взял сюда одну из них? Молодец, научил я тебя не задавать лишних вопросов. На один отвечу, как обещал.

Чтобы ты помнила не то, как я насиловал тебя, а что кормил, купал, носил на руках. Будешь помнить?

— Буду, правда, Олег!

— То-то же. Давай, открывай рот. Три кубика масла поместились? Вот, ещё четвёртый. И молчи. Ляг на животик.

Сел рядом, сыпал ей песок на спинку тонкой струйкой.

И такое умиротворение — сидеть рядом со своей женщиной и сыпать ей песок на спинку.

Она лежит послушно, не дёргается, не возражает. Ему у неё всё включено. И всё в ней откликается! Девочки притворялись — ах, какой секс! Никогда такого не было! А она притворяется, что отдаётся по обязанности. Но он не первый год живёт на свете.

Он выполнял все предписания врача, кроме прогулок. Повёл её гулять всего три раза. В первые дни на Острове, после сеанса связи с мамой, и последний — почти перед отъездом.

Тогда, назавтра после сеанса, он сказал, что хочет знать о ней всё. Они шли по дорожке, вокруг не было ни души. Платье выбрал белое, очень ей шло. Но закрытое, с воротником, а ему надо было ощущать её кожу! И он нашёл тёплую полоску на шее, под распущенными волосами. Можно было под платьем немного спуститься на спинку, и немного на плечо.

Так и вёл — за шейку, и допрашивал. Его в первую очередь интересовали её мужчины.

— У тебя кто-то остался в Питере?

— Нет.

— Только не ври, я тебя предупреждал. Сколько у тебя было мужчин?

— Один.

— Вы расстались, когда?

— В феврале.

— И с тех пор никого, до меня, конечно?

— Никого.

— Вы долго были вместе?

— С прошлого октября.

— Ну, что я из тебя тяну клещами. Рассказывай, вы жили вместе? Сколько ему было лет? Ты его очень любила? Лягушонок!

— Нет, вместе мы не жили, любила очень, правда. Зачем это тебе?

— Чтобы ты забыла его раз и навсегда. Рассказывай.

— Он… преподавал у нас. Лет ему было, наверно, около сорока. В него все девчонки были влюблены.

— Но он был женат, конечно.

— Жена изменила ему, и он ушёл из дома, жил у друга, тот на год уехал за границу. Это я потом узнала. Я во втором ряду сидела. И он сказал после лекции: «Лаврова, останьтесь». Я и осталась. А он сказал: «Катя, я вас люблю». А я сказала: «Какое счастье»…

Я же ещё курьером на фирме работала, до конца работы по адресам, на почту можно было вечером. А в промежутке — к нему. И он сразу начинал меня кормить, я всегда была голодная. Целый день в городе. На каникулах говорила маме, что иду в библиотеку, и почти на весь день к нему…

Он всё просил остаться на ночь, но я не могла. Всего одна была ночь, он в этот день подал на развод, и мама уехала в санаторий.

А утром идём к его машине. И вдруг он остановился и смотрит: женщина отпускает девочку лет пяти, и она бежит к нему — папа! И он её на руки, и женщина подошла. Только раз на меня оглянулся. А потом прислал смс: «больше ничего не могу»…

— Когда это было?

— Перед самым дипломом.

— Ты его ещё любишь? Сейчас — любишь?

Она промолчала. Не могла же сказать, произнести: — Какой Дима! Я тебя люблю… Тогда всему конец, как с Надей.

А он подумал — значит, любит. Не стёр я у неё этого преда.

— Как его звали?

— Дима… Дмитрий Васильевич.

— Скажи, только честно, себе скажи, ты хоть раз кричала ему — да, Дима, да?