Как-то после очередного заседания парткома Ромма догнал в коридоре Всеволод Пудовкин. Он, кстати, был членом «суда чести».

— Слушай, Миша, — заговорщическим тоном произнес он, — зачем ты упрямишься? Не доводи ты дело до суда. Покайся, мол, виноват, допустил ошибку, и делу конец.

— С какой стати я должен каяться?! В чем?! Кеменов и ты как редактор бюллетеня дали мне поручение, я его выполнил. На суде так и объясню.

Тут уже опешил Пудовкин:

— Скажешь, что я просил? Но ведь ты меня подводишь!

— А ты меня не подводишь?

Встревоженный Всеволод Илларионович быстро связался с Большаковым и обрисовал сложившуюся ситуацию.

Министр кинематографии, который сам же эту кашу заварил, схватился за голову. Выходит, Пудовкин, будучи редактором пресловутого бюллетеня, знал о готовящейся публикации письма Ромма и не убрал его из номера. То есть является пособником переписки с эмигрантом. Значит, на скамье подсудимых будут сидеть два ведущих советских кинорежиссера. Но это не лезет ни в какие ворота. Если вдобавок учесть, что ответственным редактором является Эйзенштейн, фигура нынче весьма сомнительная. В сентябре 1946-го вышло постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь», где о нем безо всяких экивоков сказано, что он не в ладу с историческими фактами, неверно представил Ивана Грозного и его опричников шайкой дегенератов. Выходит, на «суде чести» его имя тоже приплетут… Нет, этого категорически нельзя допустить! Отбой!

Таким образом завершилась маленькая, но противная эпопея. Снаряд просвистел рядом. После двухнедельного вынужденного перерыва съемки «Русского вопроса» возобновились.

Но…

Ложечки нашлись, а осадочек остался.

Раньше в доме Кузьминой и Ромма бывало много гостей. Они приходили с предупреждением и без предупреждения, трепались, смеялись, засиживались допоздна. Когда же пронесся слух о предстоящем судилище, о том, что Михаил Ильич будет предан остракизму, большинство знакомых забыли дорогу в их обычно манящую квартиру. На студии это тоже было заметно. Раньше люди, завидев Ромма, бросались к нему с распростертыми объятиями, засыпали вопросами, проходу не давали. Сейчас те же самые люди при виде Михаила Ильича ускоряли шаги, стараясь быстрее прошмыгнуть мимо, будто очень торопятся. Хорошо, если кивнут на ходу, а то ведь просто сделают вид, что не заметили.

В результате Кузьмина и Ромм разочаровались во многих знакомых, которым раньше доверяли. Круг их друзей стал значительно уже, чем прежде.

Это был самый горький урок, который вынесли супруги из несостоявшегося «суда чести». Рана саднила долго.

После того как инцидент разрешился, Михаил Ильич вновь появился на площадке и продолжил съемки «Русского вопроса».

В первые послевоенные годы все хорошо знали правила игры, и, как говорил Остап Бендер, никакие лекции не изменят этого соотношения сил. Методика оценки фильмов была отработана до мелочей — все решал исключительно Сталин. Без каких-либо сомнений, обсуждений. Как скажет, так и будет. Каждую субботу Большаков привозил вождю фильмы, тот смотрел, после чего давал указания. Понравилось — тут тебе положительная рецензия в «Правде» и следом во всех других изданиях. Не понравилось — извини, дружок, твоего фильма больше нет.

После постановления ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь» при Министерстве кинематографии был создан художественный совет. Аналогичные структурные образования существовали в той либо иной форме и раньше. Но этот оказался невероятно многолюдным, поэтому в обиходе его называли большим. В него входили авторитетные представители разных профессий, мастера своего дела: генералы, писатели, ученые, композиторы, не включили только киношников. Сталин счел, что для объективности необходим исключительно сторонний взгляд. Иначе станут хвалить друг друга. А тут все по-честному: главный редактор «Литературной газеты» В. В. Ермилов, историк Е. Н. Городецкий, руководитель хора имени Пятницкого В. Г. Захаров, другие товарищи. Руководил Большим худсоветом заместитель начальника управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) А. М. Еголин. Наверное, эти люди разбираются в искусстве кино не хуже, чем Большаков или какой-нибудь Эйзенштейн.

Функции у нового худсовета весьма обширные: принимать сценарии к производству, утверждать актерские пробы, просматривать готовые фильмы. Свои заключения ареопаг должен был передавать ЦК, проще говоря, Сталину, который выносил окончательный приговор.

Иосиф Виссарионович на оценки членов худсовета обращал мало внимания. Они, например, одобрили хорошую картину Юткевича «Свет над Россией». Ему же она не понравилась. Причем он не высказывал никаких претензий. Просто, когда Большаков показывал картину Сталину, то, сидя сбоку, внимательно следил за его реакцией. Во время просмотра вождь несколько раз хмыкнул, возможно, не понравилось, как в фильме показан он сам. Это периодическое хмыканье казалось бедняге Большакову признаком подлинного возмущения, выражением крайней степени недовольства.

Помните, как у Б. Окуджавы: «Сталин бровь свою нахмурит — трем народам не бывать». Не дожидаясь словесного разноса, Иван Григорьевич отодвинул «Свет над Россией» на задворки проката. Пошли слухи, будто фильм уничтожен, пленка смыта. Нет, выпустили ограниченным тиражом, время от времени он где-то шел, потом его даже показывали по телевидению, сейчас легко посмотреть в Интернете. Но такого резонанса, который возможен по горячим следам, фильм не имел.

Кстати, Большаков является действующим лицом фильма одного из лучших учеников Ромма Андрея Кончаловского «Ближний круг». Его роль исполнил Александр Феклистов.

Противоположный пример с «Русским вопросом». Члены худсовета смотрели его дважды, и он им не понравился. А чему там действительно понравиться? Прямолинейная агитка. Сталин же картину одобрил со всеми вытекающими отсюда последствиями: широкий прокат, премия.

Вряд ли Михаил Ильич не видел слабых сторон пьесы Симонова. Но тема актуальная, для пропаганды и агитации подходит как нельзя лучше. Вдобавок здесь для него имеется творческий интерес.

Ромм много размышлял о специфике кинематографа, о его связи с другими видами искусств, в первую очередь с литературой и театром. Он признавал, что литературные произведения идут впереди кино. Их трудно экранизировать так, чтобы фильм не уступал оригиналу, был адекватен ему.

Михаил Ильич из своих практических действий всегда делал обобщения, теоретические выводы. Позже он формулировал их в своих статьях и выступлениях, лекциях во ВГИКе. В этом отношении «Русский вопрос» дал режиссеру большую пищу для размышлений.

Ромм считал, что сила кинематографа заключается в его зрелищности. Надо не разжевывать, не объяснять каждое движение, а показывать, и тогда зрители дополняют видимый ряд размышлениями. Изображение — главная специфика кино. Даже с появлением звука, когда снимаются текстовые материалы, режиссер все равно обязан помнить о сопутствующем изображении монологов, диалогов. При неточном соответствии возможна потеря смысловой части слов, то есть содержания фильма.

Театр не предъявляет таких строгих требований к спектаклям. Работа Ромма над сценарием «Русского вопроса» лишний раз подтвердила это. О ней он потом часто рассказывал своим студентам.

Пьеса Симонова начинается с длительного разговора двух персонажей: секретарши владельца крупной нью-йоркской газеты Джесси и одного из