– Карл и Кевин как нечего делать вытрясут из тебя правду. Они это умеют. А потом ты отправишься с ними в свое последнее путешествие. На Сумеречную пристань…

На и так уже белом лице Симмонса не осталось ни кровинки.

Возвращение в Глазго из паба «Черная повозка» было, пожалуй, самым страшным плаванием в моей жизни. Даже когда «Хадсон Квин» затонула на реке Ажиере, мне не было так жутко.

Шкипер Симмонс вел лодку под дулами собственной двустволки и револьвера Гордона. В его глазах горел страх.

Я вспомнила, что сказала Флоренца тогда, у железнодорожных путей.

«Даю тебе слово, Мойра не узнает, что это ты ее предала. Мой дядя об этом позаботится…»

Во рту был гадкий горький привкус, меня мутило. Тарантелло внушил Мойре, что предатель – Симмонс. И сделал это ради меня, чтобы не подвести Флоренцу!

Ночной бриз с моря крепчал. Нас подгоняло приливное течение. Шлюп бодро шел вверх по Клайду. Мы миновали шлюзы в Гован-грейвинг-докс, и я увидела дома на Брумило и мосты над рекой. Скоро мы будем на месте…

Я должна помочь Симмонсу! Но как?

От южного берега только что отошел паром. Это было двухпалубное судно, перевозившее автомобили, людей и лошадей. Чтобы избежать столкновения, Симмонс должен был уйти вправо или влево.

Но он этого не сделал. Он продолжал идти вперед.

Я обернулась. В его глазах до сих пор горел ужас. Но сейчас я заметила в них и кое-что другое. Решимость. Он стиснул зубы, словно готовясь к чему-то страшному. Но к чему?

Я снова посмотрела на паром. Нас разделяло не больше ста метров. А мы все так же шли курсом на столкновение. Ни Мойра, ни Гордон этого не видели, так как сидели лицом к Симмонсу, направив на него оружие.

С каждой секундой паром приближался. Что задумал Симмонс?

Когда судно приблизилось настолько, что до него можно было докинуть камнем, над водой грянул оглушительный гудок. Это капитан парома просигналил в туманный рожок, чтобы мы уступили дорогу.

Мойра и Гордон вздрогнули от ужаса. Они обернулись. На пароме зажглись прожекторы. Слепящий, резкий свет бил прямо в глаза.

Я уже решила, что мы столкнемся. Дыхание перехватило, тело сковал страх. Но в следующий миг мы выскочили у парома из-под носа, пройдя от него всего в двух-трех метрах.

Взревел двигатель – капитан дал машине задний ход. А у нас в кильватере, выхваченное лучом прожектора, что-то мелькнуло.

Это был Симмонс.

Должно быть, он прыгнул в воду в тот миг, когда на пароме врубили свет.

И теперь бешено работал руками, чтобы удержаться на плаву.

Извергая проклятья, Мойра встала и попыталась прицелиться. Но выстрелить не успела. Ей помешал жуткий вопль, перекрывший грохот мотора.

Всю дорогу Берни, как всегда, сидел, сжавшись в комок. Но сейчас он встал на колени, стиснул руками голову и рыскал бешеным взглядом, выискивая Симмонса в темноте. Огромное тело сотрясали судороги. Наконец, легкие иссякли и душераздирающий крик смолк. Но Берни снова набрал воздуха и снова закричал. Ничего подобного я в жизни не слышала.

Мойра в ярости подошла к нему и наотмашь ударила по лицу.

– Замолчи, чертов идиот! – заорала она.

После дюжины таких же хлестких затрещин Берни замолчал. Он упал навзничь и зарыдал, жалобно подвывая и всхлипывая.

Тем временем мы приближались к причалу у дома на Освальд-стрит. Гордон правил лодкой и одновременно пытался сообразить, как сбавить ход. Он не был моряком. И в паровых двигателях он явно тоже ничего не смыслил. Мойра закричала, чтобы он что-то сделал, и тот в панике принялся дергать все рычаги, которые попадались ему под руку. Но лодка только разогналась, и Гордон был вынужден резко вывернуть штурвал вправо, чтобы не врезаться в причал.

Никто в банде Мойры не знал, что я неплохой механик. До сих пор мне незачем было раскрывать свои карты. Но сейчас выбора не оставалось. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы лодка врезалась в причал или в каменную опору моста.

Гордон вывел лодку на фарватер, а я подобралась к двигателю и убавила подачу пара. Лодка сбросила скорость. А когда Гордон снова попытался причалить, я дала задний ход. Через секунду мы неподвижно стояли у причала.

Гордон наградил меня долгим изумленным взглядом. Но Мойра даже не заметила, что я, оказывается, умею обращаться с двигателем. Она была вне себя от ярости и хотела лишь одного: поскорее сойти на берег. Правда, проходя мимо Берни, который лежал, съежившись, на дне лодки, все-таки не удержалась и пнула его ногой.

– Вставай! Хватит ныть! – прошипела она. – Если Симмонс утонул, то так ему и надо, он это заслужил. Равно, как и Шетланд Джек, будь он проклят!

И Мойра поднялась по ступеням на набережную. Стиснув кулаки и втянув плечи, она быстро прошла к своему дому.

Я помогла Берни встать. Его глаза застыли в немом ужасе.

Вскоре я уже лежала под одеялом в своей подвальной каморке. Гордон составил новое расписание дежурств, и всего через несколько часов нам с Берни предстояло занять пост у ворот на Освальд-стрит. Надо было хоть немного поспать.

Но, сколько я ни вертелась на своем матрасе, сон не приходил. Я никак не могла перестать думать о шкипере Симмонсе. Удалось ли экипажу парома спасти его? Или он лежит на дне реки?

И что это Мойра сказала Берни?

Послышалось мне, или она действительно упомянула Шетланд Джека?

Я проснулась оттого, что кто-то колотил в дверь.

– Вставай, обезьяна! Пора на работу! – услышала я голос Карла и звук удаляющихся шагов.

Я села, ничего не соображая спросонья. Но когда перед глазами вспышкой пронеслись воспоминания прошлой ночи, я почувствовала такое сердцебиение, что мне пришлось снова лечь.

Бедный, бедный Симмонс… лишь бы он спасся…

Я вжалась головой в матрас и пролежала так до тех пор, пока, наконец, не нашла в себе достаточно сил, чтобы подняться в комнату Берни и выпить чашку чая. В сером утреннем свете Берни выглядел жалким и вымотанным. Я чувствовала себя точно так же.