— Спасибо, сир мой супруг, — сказала Маргарита еще тише, чем прежде. — Я… вы слишком добры, и мне…

— Однако, — отрывисто продолжал Людовик, не дав ей закончить, — вот уже шесть лет нашему браку, и все эти шесть лет Господь не дает нам детей.

Маргарита опустила голову еще ниже, пытаясь скрыть, что у нее задрожали губы.

— Не подумайте, будто я корю вас, — продолжал Людовик тем же отрывистым тоном — Господь знает, что я не склонен винить других в своих собственных бедах. Хотя, как сказал мне мэтр де Молье, лекари в таких случаях винят женщину, но я полагаю, что вина на нас обоих. Так я не устаю повторять моей матери, даром что это тот редкий и огорчительный случай, когда мы с нею расходимся во взглядах.

Маргарита с трудом сглотнула. Она и так знала, что Бланка винит в бесплодии их брака ее, и только ее одну. И она даже не могла утешать себя мыслью, что на месте королевы-матери рассудила бы иначе.

— Ходят слухи, — продолжал Луи, вновь принявшись расхаживать по комнате и ерошить волосы, — что среди пэров даже звучат уже слова о разводе. Однако…

— Сир супруг мой! — вскинув голову, воскликнула Маргарита. Возглас ее после долгого молчания прозвучал столь остро и пронзительно, что испугал ее саму. Луи в удивлении поднял на нее глаза, и она попыталась говорить ровнее и тише — ибо еще мать учила ее, что для мужчин нет ничего отвратительнее женской истерики. — Сир супруг мой, если будет угодно вам расстаться со мною, знайте, что ни на миг не перестану благословлять вас в моих молитвах… ибо что успокоит вас, то хорошо и для меня. Но, молю вас, не покрывайте имя отца моего позором! Позвольте мне удалиться в монастырь. Я уйду по собственной воле. Я…

— Марго, Марго, — сказал Луи куда мягче, чем прежде, — и Маргарита осеклась, в ужасе поняв, что все-таки устроила истерику. О Господи, нет, ей было так стыдно… она…

— Марго, — повторил Луи в третий раз, шагая к ней еще на шаг и останавливаясь, стоя теперь так близко, что мог бы коснуться ее груди. — Вы всегда были немножечко слишком нетерпеливы, дорогая моя жена. Тогда как терпение — благо, и не Христос ли нам завещал его как одну из прекраснейших добродетелей? Я же сказал, что не виню вас. Я полагаю, что в нашей беде повинны мы оба. Мы согрешили, Маргарита, мы нечисты и преступны пред Господом, и от грехов надлежит нам очиститься… Я говорил с преподобным аббатом Ройомонским, и с архиепископом Реймса, и, конечно же, с братом Жоффруа, и все они подтвердили мои сомнения. Я позвал вас, чтоб мы подумали, как нам вместе искупить перед Господом свою вину. Вместе, слышите, Маргарита? Вы не примете постриг одна. Я вас не отпущу.

Маргарита кивнула, глядя на него расширившимися глазами и ничего не видя сквозь слезы. Ей почудилось, будто Людовик потянулся было, чтобы накрыть ладонями ее плечи, но потом убрал руки снова. Он исправно ходил к ней три раза в месяц, в те дни, когда им велел мэтр де Молье, и почти никогда не касался ее в иное время. Даже наедине.

— Думаю, — медленно проговорил Людовик, — необходимо паломничество. Быть может, нам следует просить заступничества святого Тибо или же…

Договорить он не успел. Речь короля, которой Маргарита внимала с трепетом и надеждой, была грубо прервана торопливым и громким, как барабанный бой, стуком в дверь. Бой этот и Маргарита, и Людовик знали так же крепко, как «Pater noster».

— Ваше величество! — донесся из-за закрытой двери приглушенный голос Жуанвиля. — Ваше величество, королева!

— Боже! — вырвалось у Луи. Он редко поминал Господа всуе, столь редко, что уже по одному этому можно было сполна судить о степени его растерянности, смятения и досады. Он метнулся к двери, чуть не сбив Маргариту с ног, и откинул полог так порывисто, что Жуанвиль едва не упал из прихожей в спальню, неловко взмахнув в воздухе канделябром, которым только что барабанил в дверь.

— Королева! — выдохнул он.

— Далеко?!

— Едва вышла из своих покоев — мне только что постучали снизу по трубе.

— Успеем! — воскликнул король и, выхватив у Жуанвиля канделябр, бросился к столу, чтоб запалить свечу от тех, что уже горели — день стоял пасмурный, и Луи читал при огне.

Маргарита тем временем уже была у стены, за которой скрывался потайной ход. Жуанвиль определил ее на шаг и, отбросив со стены гобелен, передвинул рычаг, запиравший дверь. За дверью был узкий ход, в который мог пройти один человек, а за ходом спиралью уходила вниз винтовая лестница — одна из многих лестниц, к которым питал явную слабость зодчий Понтуазского дворца.

И некоторые из них бывали весьма удобны — так, как тайная лестница между покоями Людовика и Маргариты, о которой знали они оба и не знала Бланка Кастильская.

Далее Луи, Маргарита и Жуанвиль действовали быстро, молча и слаженно, как подобает сообщникам, давно состоящим в преступном сговоре и не раз проворачивавшим свои темные делишки. Луи откинул гобелен и держал его на весу, пропуская вперед Жуанвиля, шмыгнувшего в проход с горящей свечой. Маргарита подобрала шлейф и ступила за Жуанвилем следом — весьма уверенно, ибо не в первый раз пользовалась этой лестницей. Свет от свечи выхватывал три ступеньки, и Маргарита шагнула на верхнюю, а потом ниже и ниже, по мере того, как спускался Жуанвиль, которому следовало, помимо того, чтоб освещать ей путь, еще и следить, чтоб Маргарита не оступилась. Они проделывали это уже такое множество раз, что не говорили друг другу ни слова, двигаясь возможно быстрее, шумно дыша сквозь сжатые зубы, пока не спустились на половину пролета. Тогда они услышали тревожный перестук, гудевший в каминной трубе и звучавший точь-в-точь так же, как и тот стук, что прервал разговор Людовика с Маргаритой.

Жуанвиль, едва заслышав этот стук, споткнулся и чуть не выронил свечу.

— О дьявольщина! — воскликнул он — и слава Богу, что Людовик не мог его слышать.

По трубе стучала, должно быть, Филиппа де Суассон — одна из немногих придворных дам Маргариты, которым та доверяла и которая должна была послать сигнал, если Маргарита была у Людовика в то время, как Бланка Кастильская направлялась к своей невестке.

— Вы же сказали, она идет к королю! — выдохнула Маргарита, задирая юбку еще выше и перепрыгивая через ступеньку.

— Стало быть, передумала по дороге. Быстрее!

Оставшиеся ступеньки они преодолели чуть ли не кубарем и ворвались в спальню Маргариты так стремительно, что у Жуанвиля погасла свеча. Филиппа де Суассон тут же кинулась им навстречу.

— О, ваше величество, слава Богу! Королева…

— Знаю! Возьмите мою шаль, быстро! Дайте молитвенник! Жан, туда, за дверь… о нет… — Маргарита чуть не задохнулась, и какое-то мгновение все трое в ужасе слушали голос Бланки Кастильской, вопрошавший, у себя ли ее невестка.

Маргарита первой вышла из оцепенения и почти в бешенстве махнула рукой на свой будуар. Филиппа, ни слова не проронив, схватила Жуанвиля за руку и потащила за собой. Маргарита захлопнула дверь потайного хода, одернула гобелен и едва успела схватить со стола молитвенник, когда Бланка вошла в ее спальню.