Она прокричала последнее слово, вопя, как одуревшая кошка, и никогда, ни до, ни после, Маргарита не слышала ничего омерзительней этого крика. Он смог даже пробиться сквозь стену защитной молитвы, которой окружил себя скорчившийся на полу Людовик. Маргарита увидела, как он вздрогнул, судорога прошла по всему его телу, выкручивая сжатые в замок руки, и он прохрипел, по-прежнему не отрывая глаз от земли:

— Изыди, нечистый… прочь… я не дамся… прочь…

«О мой дорогой», — подумала Маргарита, чувствуя, как горячие слезы обжигают глаза. Она ждала нового взрыва наглого смеха, но существо на постели на сей раз не засмеялось — напротив, прервало свои сладострастные стенания и взглянуло на Маргариту почти с отвращением, так, как та сама смотрела на своего двойника.

— Слыхала? — сварливо сказала демоница и гневно тряхнула гривой рыжих волос, отбрасывая их за плечи и еще сильней обнажая качнувшуюся грудь. — Изыди, нечистый — вот и все, чем он отвечает на мою любовь. Законная супруга алчет его объятий, а он гонит ее, словно уличную потаскуху. Он такой же дурак, как и ты. Оба вы — жалкие дураки, и муки ваши оба сполна заслужили!

— Так уйди, как он велит тебе, прочь, — сказала Маргарита. — Уйди и оставь нам наши муки. Мы с ним сами избрали их.

Демоница фыркнула, словно услышав лепет неразумного дитяти.

— Избрали! Выбор! И до чего ж вы кичитесь этим вашим свободным выбором! Тогда как выбора у вас никакого нет — вы с рождения верите в то, что вдолбили в ваши глупые головы ваши не менее глупые попы. Сильного, трепетного, живого в вас нет — в вас и жизнито нет, вы одурманены манией мучить плоть, и свою, и чужую, то бичуя ее, то не давая ей то, чего она так отчаянно хочет. И плоть, ваша собственная плоть мстит вам, не желая рождать потомство, — слышишь меня? Ну нате, ешьте свою добродетель — хоть подавитесь, — а детей ты ему не родишь! Не родишь! Не родишь! — провизжало существо Маргарите в лицо, брызжа слюной, и, глядя на ее перекошенные, злобные черты, искривленный рот, раздутые ноздри, багряные пятна гнева на лбу и щеках, Маргарита изумилась, как сперва могла подумать, будто они похожи. Но в то же время…

В то же время именно теперь, именно в этот миг, когда двойник предстал перед ней не в греховном и обольстительном, а в самом мерзком и гадком своем обличье, Маргарита поняла, что в действительности это существо ей не лгало — ни словом своим, ни самим своим обликом. Это действительно была она, Маргарита Прованская, дочь графа Раймунда, жена короля Людовика, миропомазанная королева Франции. Это была она — та из великого множества Маргарит, что крылись в ней, дожидаясь своего часа, из тех, что никогда, быть может, этого часа не дождутся, ибо никогда она не утратит своего разума, своей чести, своего стыда, и никогда не даст волю ни одному из тех демонов, что пожирают ее всю жизнь, незримо и тайно от нее самой. Сегодня одна из тайн стала явной — только и всего. Сегодня Маргарита видела ту себя, что крылась в ней и которой… даже думать о том было дурно, но — да: которой она, быть может, однажды могла бы стать. И эта часть ее не стала бы сносить тиранию Бланки Кастильской, не стала бы прятать взгляд и закусывать губы, когда крик рвется из горла, не стала бы отпускать от себя своего мужа во мраке и отворачивать от него лицо, когда он склонялся над нею во тьме… И на миг, на краткий и обжигающе страшный миг Маргарите захотелось такою стать, и она пожалела, что лежащее на кровати пред ней существо — не она сама.

Это мгновение осознания отразилось в лице двойника так же, как и в собственном лице Маргариты, — что лишний раз подтвердило верность ее догадки. Ужасная гримаса исчезла, и Маргарита вновь видела собственное лицо, красивое и холодное.

— Ты не так уж глупа, — заметил демон, кривя неестественно красные губы в улыбке. — Может, как знать, не все еще потеряно для тебя. Докажи это, будь умной девочкой, и уходи. Мы с Луи были заняты, когда ты так бесцеремонно сюда ворвалась; оставь нас. Он пока еще держится, — взгляд ее скользнул на Людовика, и улыбка стала почти что ласковой, — он шесть лет держится, мой бедняжка, двадцать семь дней в месяце подвергаясь этому испытанию. Он ослаб. Еще немного, совсем немного. О, верь мне, женское сердце чует такие вещи, — она засмеялась радостным, чистым смехом, от которого Маргарита содрогнулась сильней, чем от всех ее прежних насмешек. — Он скоро сдастся. И тогда — о, тогда ваша жизнь и ночи ваши совсем переменятся… и вы зачнете ребенка. Да, моя милая, — добавила она, вновь взглянув на Маргариту и улыбаясь ей с такой же любовью, с какой она глядела сейчас на ее — на их — мужа. — Все так и будет. Верь мне. Ты знаешь, что я не лгу.

И она вправду знала — ей казалось, что знала… И это было так просто: повернуться прочь и уйти, так и оставшись незамеченной и неузнанной своим супругом. Уйти и ждать, не принимая решения: просто ждать, пока он придет к ней сам под покровом ночи… или, может, при свете дня, и тогда… Голова у нее пошла кругом при мысли, что будет тогда, — при мысли, что станет, когда он откроет наконец ей свои объятия и примет ее как свою жену не только душой, но и телом, примет сполна, завладеет ею сполна, не таясь, и позволит ей завладеть им… И тогда ни одна Бланка Кастильская в мире не прогонит королеву Франции из собственной супружеской спальни!

Искушение было так яростно, так сильно, что Маргарита качнулась, почти собираясь шагнуть назад. И этого мгновенного колебания было довольно, чтобы хищная, алчная, торжествующая улыбка раздвинула красные губы ее двойника. То была не улыбка — оскал. То была не Маргаритаовца, а Маргаритаволчица, которую никто не посмеет отталкивать с ее пути. И желание стать такой, отпустить на волю такую себя было столь же сильно, как и страх.

— Иди, иди, — прошипела демоница, подползая к краю кровати и снова протягивая руку к Людовику. Маргарита видела, как болтаются ее груди почти у самого его лица. — Иди, не мешай мне, не мешай себе, уходи…

Маргарита сделала шаг назад.

А когда демоница, послав ей прощальный оскал, отвернулась и накрыла рукой шею короля, Маргарита резко нагнулась, схватила с пола выроненный ею канделябр и изо всех сил обрушила его на огненнорыжую голову своего двойника.

Она услышала, как что-то треснуло под ободком подсвечника, и тошнота волной подкатила к горлу. Демоница упала без крика, свалилась с кровати на пол бескостным мешком плоти, заливая ковер кровью из раскроенного черепа. Мгновение Маргарита стояла с опущенным подсвечником в руке, в ужасе глядя на собственный труп, отвратительно обмякший на полу в медленно расширяющейся темной луже. Глаза у ее двойника закатились, из раскрытого рта вытекла струйка крови и тут же засохла.

Маргарита бросила канделябр на пол и, дрожа, ступила вперед. Мертвое тело грузно привалилось к Людовику, но тот этого не замечал: он, как и прежде, стоял неподвижно, сжав руки и ни на миг не прекращая молиться. Маргарита схватила существо за плечо, содрогаясь от прикосновения холодной плоти, и попыталась оттащить, хоть оно и было слишком для нее тяжело. Она ощущала себя убийцей, заметающей следы: руки ее и платье выпачкались в крови, продолжавшей стекать по волосам демоницы из ужасной раны. Но она по крайней мере смогла убрать эту тварь подальше от Людовика, чтоб он не касался ее больше, — и этого было покамест довольно. Оттолкнув тело, Маргарита упала перед Людовиком на колени и обхватила руками его плечи. Они были такими деревянными и неподвижными, что она испугалась, хотя только что думала, что уже ничто не может ее испугать сильнее.