Меня спасло то же воспоминание, которое раньше чуть не утопило. Мама одна стоит на берегу – потерянная и плачущая. Она не смогла прийти на помощь в тот роковой день. Она не способна даже себя спасти. Если я утону, кто ей поможет? Этот вопрос удержал меня в темноте. Ничтожно малая мысль, за которую может зацепиться утопающий. Но именно она бывает самой важной. Тонкая соломинка вдруг смещает приоритеты с бездумной реакции на активную мысль. Кто спасёт её от Оскара?

Только я. Я вцепился в ступени и всей силой воли выдохнул Тьму из лёгких. Чтобы не утонуть, снова вдохнул Тьму вместе с воздухом. Опять выдох. Теперь вдох. Я не стал хозяином Тьмы, не подчинил её своей воле, даже не победил. Зато я не позволил ей победить себя. Прошёл первое испытание и осознал, что могу, хотя бы временно, выдержать Тьму внутри.

Я открыл глаза, осознав, что закрыл их под напором первой ледяной волны Тьмы. В бледном свете фонарика виднелась тень от решёток на известняковых блоках стены. Я продолжил спуск. По стене двигались тени, но, несмотря на давление Тьмы, тело подчинялось.

Время ускользало с каждой пройденной ступенькой. В конце концов я настолько приноровился к давлению, что смог думать о другом. Как долго я спускаюсь? Казалось, годы. Боль в ногах и руках росла, стали неметь пальцы ног. Сколько ступеней я прошёл? Сотню? Тысячу? Стоит ли считать? Как далеко я должен идти?

Говорят, нельзя смотреть вниз. Никогда не смотри вниз. Я посмотрел. И… это не имело вообще никакого значения. Фонарик должен был освещать лестницу хотя бы на два метра, но не удавалось различить даже собственные колени. Ржавая стальная лестница может уходить ещё на сотни метров вниз. Но шанса выяснить это нет, пока не достигну дна. Если достигну. Если дно вообще существует…

Постепенно свет начал тускнеть. Так медленно, что я едва понял это по исчезновению теней на стене. Небольшие кусочки темноты влились в великую Тьму вокруг меня.

– Спаркс, ты это видишь?

– Что?

– Свет гаснет. Батарея разрядилась? Неужели мы спускаемся так долго?

Казалось, что очень долго.

– Свет в порядке, – сообщил заяц. – Тьма усиливается. Ночь сжалась во тьме бездны и убивает свет, как океан поглощает пловца, заплывшего слишком глубоко.

Я представил это и задрожал.

– Спасибо. Очень обнадёживает.

– Сам спросил.

– Виноват. Нас оно тоже убьёт? Если мы зайдём слишком глубоко?

Я чувствовал растущее давление темноты, но надеялся, что это всего лишь плод разыгравшегося воображения. Теперь…

– Нет, если мы этого не допустим.

– Хорошо. Отлично. Рад слышать. Есть идеи, как это сделать?

– Понятия не имею. – Спаркс казался взволнованным. – Боюсь, это на тебе.

– Отлично.

Когда я опустился ещё на несколько ступеней, свет потух окончательно. Я поморщился.

– Это плохо? Кажется, что плохо.

– Это определённо плохо.

Я понял, что уже не различаю даже тусклого огненного сияния, исходящего от Спаркса.

– Как насчёт тебя? Можешь ли ты зажечься чуть сильнее? Я даже не могу понять, в огне ли ты.

– Я горю так ярко, как могу.

– Этого я и боялся.

Тогда в голову пришла действительно ужасная мысль.

– Мы будем спускаться вечно. Какое-то время я считал ступени, но сдался на стопятидесятой. Это намного больше, чем должно быть здесь. Наверное, Тьма способна играть со временем и пространством.

– Это, безусловно, возможно, но зачем? Есть идеи?

Я кивнул:

– Есть одна, но очень глупая.

– Говори.

– Думаю, лучше показать. Держись крепче.

– Что?! Стой!

Я разжал пальцы и нырнул во тьму. В этот момент я прошёл второе испытание: признал, что правила мира Тьмы не совпадают с правилами мира солнечного света и звёзд. Точно так же, как и то, что если бы я отпустил руки раньше, то лежал бы сейчас в крови у основания лестницы. Теперь же я был свободен и готов оказаться в самом сердце Тьмы.

Это напоминало плавание в сиропе – густом, медленном и тяжёлом. Опускаясь всё глубже и глубже, я чувствовал её давление. И без того огромный груз становился всё тяжелее и тяжелее. В какой-то момент давление оказалось настолько сильным, что, казалось, вот-вот раздавит меня. По крайней мере, пыталось. Но в какой-то момент я достиг той глубины, где сила давления настолько велика, что почувствовал: я не смогу пережить её в своей привычной земной форме…

Это было третье испытание. Если бы я мог найти ответ…

Я не позволил тьме меня уничтожить.

Когда Оскар захлопнул ловушку, то в порыве радости выдал, что я принадлежу к числу тех цельных натур, справиться с которыми очень трудно. Благодаря прочному стержню внутри, нам нелегко менять точку зрения и прогибаться под обстоятельства. По этой же причине невозможны компромиссы с совестью, даже под тяжестью магии камня. В поединке с Тьмой я выдержал её натиск потому, что действовал вполне осознанно, опираясь на своё настоящее внутреннее «я». И точка опоры меня не подвела. Я осознал, что просто не имею права сдаваться.

Теперь я убеждён, что именно этот внутренний стержень удерживает меня на плаву. Именно его сила вытолкнула меня на сцену, хотя от страха тряслись коленки. Она сподвигла успокаивать маму, хотя по идее эта миссия должна была принадлежать ей. И эта же особенность натуры привела меня навстречу Тьме, хотя я не знал, как её победить. Мама утверждала, что это и есть моё истинное сердце.

Для победы требовалось собрать телесную и внутреннюю сущности в единый кулак нерушимой воли. Раньше я считал, что такое невозможно. Теперь ситуация изменилась. Я родился с сердцем огня. Огонь – мерцающий и мимолётный – постоянно меняет форму. В один миг перевоплощение стало для меня самой естественной вещью в мире.

Оставалось только раздуть тусклую, угасающую искру пламени, которая ожидала команды, как ястреб на перчатке сокольника, и слиться с ней. У Спаркса была другая форма огня. Пламя сливалось и разделялось так же легко, как вода.

«Спасибо…»

Голос Спаркса прозвучал прямо… в моей душе? Нет. Тогда невозможно было определить, где заканчивается одна душа и начинается другая. Скорее он говорил из моей души.

«Добро пожаловать».

«Подожди, я не закончил».

Голос души Спаркса звучал неуверенно.

«Я хотел сказать спасибо, но… пожалуйста, больше так не делай. Быть тобой не совсем комфортно. Ведь мы сейчас – это ты? Мы оба. Единое целое».

Неожиданно я физически ощутил, что агрессивно размахиваю лапами.