чем в большом, просто потому, что творцы запрограммировали их такими из соображений простоты. Уже сто лет физики пытаются объединить квантовую механику, описывающую проявления мира на микроуровне, с теорией относительности Эйнштейна, которая моделирует взаимосвязи на макроуровне. Пока что безрезультатно. Если мы живем в симуляции, то им лучше бросить это дело. Еще одно доказательство, хотя и менее сильное, это парадокс Ферми.

— Что это за парадокс?

— Энрико Ферми был физиком. Он, среди прочего, разработал первый атомный реактор. Известен он был тем, что мог провести расчет физической величины якобы на одной салфетке. Однажды он подсчитал, что мы давным-давно должны были встретиться с инопланетянами.

— Разве вероятность этого не ничтожно мала, учитывая размеры Вселенной?

— Вселенная не только велика, но и очень стара. Судя по тому, что мы на сегодняшний день знаем о Вселенной и о возникновении жизни, крайне маловероятно, чтобы мы являлись первыми разумными существами в нашей галактике. Где-то там, далеко, должны быть другие существа, обогнавшие нас на миллиарды лет в техническом развитии. И даже если им никогда не удастся создать космический корабль, преодолевающий скорость света, то за имевшееся у них время можно было бы давно колонизировать всю галактику и посетить Землю. А мы бы уже нашли следы их пребывания.

— Может быть, и посетили, — вмешался Варнхольт. — Может быть, они все еще здесь, но мы их просто не замечаем.

— Предположим, однако это маловероятно. Как бы там ни было, возможное объяснение таково, что их нет, потому что этот мир создан специально для нас. Симуляция второго вида была бы слишком затратной и абсолютно ненужной в эксперименте над людьми.

— Но почему тогда Вселенная такая большая? — спросил Варнхольт, который, похоже, был восхищен ходом мысли писателя.

Карлсберг пожал плечами.

— Кто знает? Возможно, чтобы нас запугать. Наверное, мы бы слишком возгордились, если бы знали, что Вселенная создана для нас одних. Но не исключено, что все звезды и галактики вокруг нас — банальные декорации, причем наскоро запрограммированные. Это объяснило бы парочку других космических загадок. Например, почему галактики содержат намного больше массы, чем та, которую мы можем наблюдать.

— Значит, вы считаете Вселенную, так сказать, искусственной конструкцией? — спросил Айзенберг.

— Аргументов, разумеется, недостаточно. Однако то и дело эта мысль меня навещает. В конце концов, я же писатель и создаю искусственные миры. Если бы мы были персонажами одного их моих романов, то не заметили бы этого факта.

— Но мы ведь сидим здесь, в вашей гостиной, — вмешалась Морани в разговор. — Вот эта чашка в моей руке — однозначно настоящая, не так ли?

— Можем ли мы быть в этом абсолютно уверены? В конечном счете то, что мы считаем реальностью, лишь интерпретация мозгом сигналов от органов чувств. Когда я читаю книгу, то возникает мир, описанный автором. Точно так же — и в плоскости мысленного восприятия. Это же происходит, когда вы спите. Вам когда-нибудь снился сон, в котором вы на все сто процентов были уверены, что бодрствуете? Реальность не настолько объективна, насколько нам хочется думать.

— Мне кажется, нужно сосредоточиться на фактах, — сказал Айзенберг, у которого от философских размышлений слегка закружилась голова. — Вы когда-нибудь в игре вели беседы о том, что мир, возможно, создан искусственно, с другими игроками «Мира магии»?

— Вы имеете в виду настоящий мир? Не припомню. В Горайе не принято говорить о реальной жизни. Научно-фантастические темы обсуждают на специальных форумах. А будучи хозяином «Доброго огра», я должен соответствовать своему образу. Разве полуогр может задаваться вопросами о природе Вселенной?

— Вы в последние несколько месяцев бывали в Берлине, господин Карлсберг?

— Да, конечно, часто. Там находится мое издательство. Если хотите, могу полистать календарь. И скажу вам конкретно, когда и где я был.

— Спасибо, в этом нет необходимости. Последний вопрос: можете ли вы объяснить тот факт, что пять человек бесследно пропали после того, как независимо друг от друга пришли к выводу, что живут в искусственном мире?

Писатель ненадолго задумался.

— Нет. То есть могу, но вряд ли мое объяснение будет полезным полиции.

— И какое же у вас объяснение?

— Как писатель-фантаст я бы сказал, что их удалили, потому что они обнаружили нечто, чего им знать не полагалось.

— Но разве тогда не следовало бы удалить и нас, сидящих здесь и болтающих о якобы истине?

Боковым зрением Айзенберг заметил, как вздрогнула Морани.

— Кто знает, может быть, эти пятеро не просто болтали, а обнаружили нечто, что явилось бы доказательством.

— И что бы это могло быть, чисто теоретически?

— Некая аномалия. Нечто, чего, согласно известным нам законам природы, не может быть. Когда, например, кто-то или что-то перед глазами свидетеля исчезает, буквально растворяется в воздухе.

— Большое спасибо, господин Карлсберг. Вы нам здорово помогли. Если у вас появятся еще какие-то мысли, пожалуйста, позвоните мне.

Айзенберг вручил ему свою визитку.

— Вам спасибо. Для писателя пообщаться с настоящими полицейскими всегда очень ценно. Кроме этого, для меня любое подобное дело — истинный источник вдохновения. А это — в особенности. Кто знает, может быть, я напишу о нем книгу. В любом случае, я вам желаю успехов в раскрытии этой загадки. Смотрите, не пропадайте! — сказал он и лукаво улыбнулся.

Всю обратную поездку в Берлин Клаудия Морани была еще менее многословна, чем обычно.

— Как вы считаете, он говорил правду? — спросил у нее Айзенберг.

— Да, — ответила она.

— Он ничего от нас не утаил?

— Ничего из того, что считал важным.

— Чем же вы тогда обеспокоены?

— Тем, что он говорил правду.

Глава 35

Голова у Мины гудела. Скрючившись, она лежала на матраце со связанными за спиной руками. Ее правая рука, которая оказалась внизу, онемела, а левая болезненно пульсировала. От головокружения Мину затошнило.

— Воды, пожалуйста! — со стоном прохрипела она.

Юлиус встал, поднес к ее губам пластиковую бутылку и придержал голову. Она жадно глотнула, поперхнулась, закашлялась, вода пролилась ей на затылок.

— Мне нужен доктор!

— Я наложил свежую повязку на твою рану, пока ты спала.

— Мне нехорошо. У меня болит голова и, кажется, температура.

Он кивнул. Встал и скрылся за искореженной дверью.

Мина сдержала слезы. Она ведь осталась жива. Когда она, сидя на стуле, увидела ярость в его глазах, то решила, что он собирается ее убить. Как убил остальных.

От этой мысли у нее случился очередной приступ тошноты. Ее вырвало.

— Нельзя было сдержаться? — упрекнул ее Юлиус, вернувшись в комнату.

Мина ничего не ответила.

Он бросил на пол упаковку аспирина и снова исчез — пошел за ведром, бумажными полотенцами и тряпкой.