и вместе с тем твоя слабость.

— Я не понимаю, как дальше двигаться. Эти люди пропали на самом деле, пропала и та девушка, которая рассказала нам об исчезновениях. Я никак не могу состыковать эти факты. Люди, которые, судя по всему, не знакомы друг с другом, говорят об одной и той же книге или фильме, снятом по ней, — и в следующую секунду исчезают.

— Ты уверен, что тот писатель не имеет отношения к делу?

— Я уже ни в чем не уверен. Но зачем ему организовывать эти странные исчезновения? И как он это все устроил?

— Откуда мне знать. Может быть, это такая рекламная кампания. Сейчас люди готовы на любую глупость, лишь бы привлечь внимание к своему товару. Времена, когда для этого развешивали плакаты и крутили рекламу по телевизору, прошли. Возможно, этот Карлсберг пишет книгу о людях, которые бесследно пропадают, и договорился с парочкой студентов, чтобы те на какое-то время затаились.

— Тогда он совершает преступление.

— Может быть, он не в курсе, что инсценировка преступления уже является преступным деянием.

— Возможно. Но мне это кажется маловероятным. Он произвел на меня впечатление совершенно вменяемого человека. Да и доктор Морани…

— Эта женщина тебя и впрямь поразила.

— Честно говоря, я уже не так, как раньше, уверен, что она столь хороша в работе. Но в любом случае она тоже считает, что он к делу непричастен.

— Тогда остается лишь одно логическое объяснение.

Айзенберг с тревогой посмотрел на отца.

— Ты хочешь сказать, что этих людей действительно удалили? Неужели и по-твоему такое возможно?

— И по-моему?

— Ну да, похоже, мои ребята в это верят, хотя никто вслух не признается.

Отец покачал головой, словно сам себе удивляясь.

— В моем возрасте начинаешь верить во всякую всячину. Разве не здорово было бы проснуться завтра не в этом старом, негодном теле, а в новом?

У Айзенберга что-то сжалось в горле. Защипало в глазах. Нужно было что-то сказать, но он не знал что.

— К сожалению, я вооружен аналитическим складом ума, который говорит мне, что это — лишь пустые фантазии и несбыточные мечты, — продолжил отец. — Мой любимый философ Бертран Рассел сформулировал свой жизненный девиз еще в шестнадцать лет, и я всю жизнь его придерживался. «Вот вся моя религия: выполняй свой долг, не ожидая вознаграждения ни на этом свете, ни на том».

Айзенберг проглотил комок в горле.

— Какое ты видишь объяснение?

— Если складывается впечатление, что пять человек были удалены из этого мира какими-то всемогущими существами (а другого, более правдоподобного объяснения вроде бы нет), и если мы исключаем тот факт, что они на самом деле были удалены, то из этого следует лишь то, что кто-то подстроил эту историю. Кто-то, кто хочет, чтобы мы поверили в удаление этих людей.

— Да, но кто? И почему?

— Если только это не неудачная рекламная кампания, то мне приходит в голову всего один мотив — сумасшедший серийный убийца. Согласен: он не очень правдоподобен. Несмотря на то что в телевизоре они кишат, мне за все годы работы не встретился ни один.

Айзенберг кивнул.

— Мне тоже.

— С другой стороны, тот факт, что это маловероятно, не говорит о том, что это невозможно. Вспомни Андерса Брейвика!

— Но Брейвик, как утверждается, был в здравом рассудке.

— И ты в это веришь? В здравый рассудок того, кто убил семьдесят семь ни в чем не неповинных человек, чтобы защитить Европу от ислама? Прокурор настаивал на его невменяемости. Судьи решили иначе из-за сильного политического давления, как мне кажется. Когда происходит катастрофа такого масштаба, люди требуют найти виновного. Думаю, мне на их месте тоже захотелось бы, чтобы его отправили за решетку. К тому же чертовски трудно установить, есть ли смысл в отбывании наказания, это я знаю по собственной практике.

— Ну, хорошо, давай предположим, что мы имеем дело с сумасшедшим. Каков его мотив? Думаешь, он считает себя создателем мира?

— Возможно. В любом случае, он считает мир искусственным, из этого и нужно исходить.

— И ты веришь, что он мог убить пятерых людей?

— Я ни во что не верю. Я лишь пытаюсь связать воедино твои факты.

— Этой версии чего-то недостает. Предположим, есть сумасшедший, который убивает людей только потому, что они говорят об определенной книге. Но как он мгновенно узнает о разговорах? Протоколы чатов свидетельствуют о том, что они обрывали игру на середине. А после этого их никто не видел.

— Они протоколируют все, что ты делаешь в этом искусственном мире, да? Еще один повод не доверять компьютерам. Эти проклятые машины следят за каждым нашим шагом! Мечта полиции, страшный сон любого, кто верит в ценность свободы. В какой-то момент судьи перестанут быть нужными. Достаточно будет опросить машину, кто, когда, что сделал и совершил ли при этом преступление или нет.

— Пожалуй, ты прав. Но сейчас я очень рад, что в нашем распоряжении есть эти протоколы. Они наша единственная улика.

— В мое время у нас ничего этого не было: ни Интернета, ни имейлов и всего прочего. Я охотнее полагался на показания свидетелей, чем на нечто, выплюнутое автоматом. Я до сих пор помню одно дело, в котором главной уликой было сообщение телекса. Было это в семидесятых. Позже выяснилось, что сообщение было фальшивым. В этом-то и проблема: когда машины врут, они этого не осознают.

— Думаешь, эти протоколы могли быть сфальсифицированы? — спросил Айзенберг и внезапно понял, что есть другое объяснение совпадениям. — О, боже!

— Что такое?

— Мне кажется, я понял, что произошло, пусть я пока и не понимаю почему.

— И что же произошло?

— Предположим, что на самом деле орудует убийца. Он выслеживает своих жертв. Может быть, с помощью игры, и каким-то образом узнает, где они живут. Он приходит к ним домой как раз в то время, когда они сидят в игре.

— Откуда он про это знает?

— Он сам в нее играет. Он видит, что его жертва онлайн.

— Но ведь он не может одновременно играть и стучаться в дверь к жертве.

— Может. Сегодня в эти игры можно играть со смартфона. Или у него при себе ноутбук. Он просит открыть дверь под каким-то предлогом, убивает жертву и совсем ненадолго берется управлять ее персонажем. Он говорит устами персонажа странные вещи о «Мире на проводе». Затем внезапно обрывает сеанс.

— Зачем ему это?

— Понятия не имею. Может быть, он оставляет ложный след. Возможно, между жертвами на самом деле есть связь, — он осекся. — Книга!

— Что за книга?

— Книга, о которой говорили пропавшие. Она лежала в квартире