– Да. Передавайте мне.

Тад закрыл глаза, дарованные ему Господом и помещенные налице, и открыл тот глаз, который Господь поместил в его мозгу, глаз,ухитрившийся разглядывать вещи, которые Таду совсем и не хотелось бы видеть.Когда люди, прочитавшие его книги, впервые встречались с Тадом, они были явноразочарованы. Они всегда стремились скрыть это от него, но не могли. Он несердился на них, потому что понимал, что они могли почувствовать... во всякомслучае, частично он мог увидеть себя их глазами. Если им нравились его книги (анекоторые были от них даже без ума), они заочно считали его сверхчеловеком, поменьшей мере, кузеном самого Господа. Вместо же Господа они сталкивались смужчиной ростом шесть футов один дюйм, носившим очки, явно начинавшим лысеть иимеющим дурную привычку натыкаться на окружающие предметы. Они видели человекас весьма облезлой шевелюрой и носом, имеющим два отверстия, совершенно такимже, как и у них самих.

То, что они не могли видеть, было третьим глазом внутри егоголовы. Этот глаз, сиявший в его темной половине, той его части, которая всегдабыла затенена... Именно он делал Тада подобным Господу, и Тад был даже рад, чтоони не могут увидеть его. Если бы они увидели его сокровище, он был уверен, чтомногие попытались бы украсть этот чудо-глаз. Да, даже если бы для этого ипонадобилось выдалбливать сокровище тупым ножом из головы Тада.

Глядя в темноту, он обдумывал свои представления о ДжорджеСтарке – настоящем Джордже Старке, который выглядел совсем не так, какманекенщик, позировавший для фото автора на супер-обложках романов. Тад искал всвоем сознании того человека-тень, который бесшумно рос в течение многих лет,наконец обнаружил его и начал описывать Алану Пэнборну.

– Он очень высок, – начал Тад. – Выше меня ростом, во всякомслучае. Шесть футов три дюйма, а может, и все четыре дюйма, когда он в сапогах.У него светлые волосы, остриженные коротко и аккуратно. Голубые глаза.Превосходно видит вдаль. Около пяти лет назад ему приходилось надевать очки дляработы вблизи. Для чтения и письма, в основном.

Его отличает не столько рост, сколько ширина. Он совсем нетолстый, но чрезвычайно широкоплеч. Размер воротничка рубашки восемнадцать споловиной, а может быть, и все девятнадцать! Он моего возраста, Алан, но он неидет по моим следам, столь же быстро, как я, толстея. Он силен. Выглядит совсемкак Шварцнеггер, тот нынешний Шварцнеггер, который чуть сдал и осел запоследнее время. Он работает с весами. Он сможет напрячь свой бицепс до такойстепени, что лопается рукав его рубашки, но он не так перекачан, чтобы егомускулатура выпирала отовсюду.

Он родился в Нью-Гэмпшире, но после развода родителей,поехал с матерью в Оксфорд, Миссисипи, где она в свое время росла. Он прожилтам большую часть своей жизни. Когда он был помоложе, то имел столь глухоепроизношение, что его голос звучал, словно исходящий из собачьей конуры. Многиевеселились и насмехались над ним по этому поводу в колледже – не в егоприсутствии, правда, поскольку это было бы слишком опасной шуткой над парнемэтого типа – и он затратил много усилий, чтобы избавиться от своего недостатка.Теперь, как я полагаю, вы сможете услышать этот треск и шум в его голосе толькокогда он разъярится, но я думаю, что люди, заставившие его разъяриться, вряд лисмогут позднее выступать живыми свидетелями. У него слишком короткийпредохранитель. Он неистов. Он опасен. Он, в сущности, отлично тренированныйпсихопат.

– Что... – начал говорить Пэнборн, но Тад перебил его.

– Он имеет очень загорелую кожу, и поскольку блондины обычносовсем не загорают, этот признак может сильно помочь при идентификации. Большиеноги, большие руки, толстая шея, широченные плечи. Его лицо выглядит так,словно кто-то из очень талантливых скульпторов вырубил его из твердого камня,но в очень большой спешке. И наконец последнее: он может управлять черным«Торнадо». Я не знаю года выпуска. Одна из старых моделей, у которых всегда подкапотом полным-полно жженого порошка. Черного цвета. На нем могут быть номераштата Миссисипи, но, скорее всего, он их часто меняет. – Тад помолчал идобавил: – Ах да, на заднем бампере есть наклейка. Она гласит: «МОДНЫЙ СУКИНСЫН».

Тад открыл глаза.

Лиз внимательно и молча смотрела на него. Ее лицо побледнелоеще больше.

На другом конце линии была долгая пауза.

– Алан? Вы...

– Одну секунду. Я записываю. – Потом наступила еще одна, ноболее короткая пауза. – О'кей, – наконец произнес шериф. – Я все записал. Вырассказали мне почти все об этом, но не сказали все же, кто такой этот парень,или какова связь между ним и вами, или как вы вообще узнали о нем?

– Я не знаю, но попробую. Завтра. Знание его имени, вовсяком случае, никому не поможет сегодня вечером, потому что он пользуетсядругим.

– Джордж Старк.

– Возможно, что он будет достаточно сумасшедшим и назоветсебя Алексисом Мэшином, но я сомневаюсь в этом. Видимо, тот человек, о котороммы сейчас говорили, называет себя Старком. – Тад попытался подмигнуть Лиз. Онникак не рассчитывал, что подобная попытка сможет улучшить его настроение, каки вообще что-либо другое, но, во всяком случае, решил попробовать. Таду,однако, удалось лишь прищурить оба глаза наподобие дремлющей совы.

– У меня нет возможности убедить вас, Тад, продолжить нашубеседу сегодня?

– Нет. Сегодня никак нет. Я сожалею, но ничего не смогубольше сказать.

– Хорошо. Я заеду к вам как можно скорее. – И шериф повесилтрубку, без «спасибо – до свидания».

Подумав на эту тему, Тад решил, что шериф не очень-то ценит«спасибо».

Он поставил телефон на место и подошел к Лиз, которая сиделаи молча смотрела на Тада, словно превратившись в статую. Он взял ее за руки –они были холодными – и сказал:

– Все пока идет нормально, Лиз. Я надеюсь.

– Ты собираешься рассказать ему о тех трансах, когда выбудете беседовать завтра? О криках птиц? Как ты слышал их еще в детстве, и чтотогда это означало? То, что ты написал в книгах?

– Я собираюсь рассказать ему обо всем, – ответил Тад. – Чтоон посчитает нужным отобрать для передачи своим начальникам... – он пожалплечами. – Пусть сам решает.

– Так много, – сказала она тихим, слабым голосом. Ее глазапо-прежнему пристально смотрели на Тада, казалось, они были не в силахоторваться от него. – Ты знаешь так много о нем, Тад... каким образом?

Он мог только встать перед ней на колени, держа ее холодныеруки. Как он мог узнать столько много? Это спрашивали многие и все это время.Они пользовались разными словами для того, чтобы сформулировать свой вопрос, ноон был фактически один и тот же – как вам удалось все это раскопать? Как вамудалось сложить все это в слова? Как вы это сумели запомнить? Как вы понялиэто? – все эти фразы сводились к единственному вопросу: как вам удалось этоузнать?