— Она просто беспокоится о тебе, — вздохнулДмитрий.

— Она слишком остро реагирует.

— Иногда матери склонны проявлять избыточную защиту.

Я уставилась на него.

— Да, но это же Джанин. И она меня не защищала. Думаю,она больше волновалась, как бы я не поставила ее в неловкое положение. А всеэти разговоры о том, что я слишком молода, чтобы стать матерью, вообще полнаячушь. Я не собираюсь делать ничего подобного.

— Может, она имела в виду не тебя.

У меня упала челюсть.

«Для этого у тебя нет никакого жизненного опыта — ты ведьфактически и не жила еще. Ты тогда не сможешь делать ту работу, к которойстремишься».

Маме исполнилось двадцать, когда я появилась на свет. Пока яросла, мне всегда казалось, что она родила меня чуть ли не старухой, но теперь…Она же была всего на несколько лет старше! Совсем не старая. Может, она думала,что слишком рано обзавелась ребенком? Может, она плохо справлялась с задачейрастить меня из-за молодости? Может, она сожалеет о том, как все сложилосьмежду нами? И может… может, у нее был личный опыт контактов с моройскимимужчинами и люди распространяли о ней слухи? Я унаследовала многие ее черты. Всмысле, сегодня вечером я даже заметила, какая красивая у нее фигура. И лицомона хороша — для почти сорокалетней женщины, конечно. В молодости навернякабыла очень, очень привлекательна…

Я вздохнула. Не хотелось мне думать об этом, потому чтотогда, возможно, я должна буду переоценить свои взаимоотношения с ней — может,даже начать воспринимать ее как реального человека, — а у меня уже и безтого слишком много напряженных взаимоотношений с людьми. Лисса всегда беспокоитменя, хотя с ней в последнее время вроде бы все в порядке — в виде исключения.Мой так называемый роман с Мейсоном совсем запутался. И потом, конечно, был ещеДмитрий…

— Что-то мы с тобой не воюем сегодня, — выпалилая.

Он искоса взглянул на меня.

— Хочешь повоевать?

— Нет. Ненавижу воевать с тобой. В смысле, словесно. Яне имею в виду гимнастический зал.

Мне показалось, я заметила намек на улыбку. Всегдаполуулыбка для меня. Редко-редко широкая, в полную меру.

— Я тоже не люблю воевать с тобой.

Сидя здесь около него, я диву давалась, чувствуя, как внутриразливается тепло и счастье. С ним рядом всегда появлялось особенное ощущение,какого никогда не возникало в присутствии Мейсона. Невозможно заставить себяполюбить, осознала я. Любовь либо есть, либо ее нет. И если ее нет, нужно иметьмужество признать это.

А если она есть, нужно сделать все, что в твоих силах, чтобызащитить тех, кого любишь.

То, что я произнесла дальше, потрясло меня саму, в сказанномначисто отсутствовал эгоизм, и потому я действительно сказала, что думала.

— Ты должен принять его.

Он вздрогнул.

— Что?

— Предложение Таши. Ты должен им воспользоваться. Этодействительно отличный шанс.

Я вспомнила слова мамы о готовности или неготовности иметьребенка. Я не была к этому готова. Может, в свое время и она не была. ОднакоТаша была. И я знала, что Дмитрий тоже. Они действительно отлично ладили междусобой. Он мог быть ее стражем и иметь от нее детей… Прекрасный вариант дляобоих.

— Никогда не думал, что услышу от тебя что-либоподобное, — сказал он с заметным напряжением в голосе. — Вособенности после…

— После того, какой сукой я себя проявила? Да? — Яплотнее закуталась в его пальто. От него пахло Дмитрием. Можно было вообразить,будто он обнимает меня. Адриан, возможно, прав, говоря, какой властью обладаетзапах. — Ну, как я уже сказала… у меня нет больше желания воевать с тобой.Не хочу, чтобы мы возненавидели друг друга. И… Ну… — Я на мгновениезажмурилась и снова открыла глаза. — Какие бы чувства я к тебе ни питала…хочу, чтобы ты был счастлив.

Снова воцарилось молчание. И только тут я ощутила боль вгруди.

Дмитрий обнял меня, притянул к себе. Я положила голову емуна грудь.

— Роза… — вот все, что он сказал.

С той ночи с заклинанием вожделения это был первый раз,когда он вот так прикасался ко мне. То, что происходило во время тренировок…совсем другое. Сейчас это даже не имело никакого отношения к сексу. Сейчас этоозначало просто быть рядом с тем, кого любишь; ощущение такой нашей связибуквально затопило меня.

Пусть Дмитрий уходит к Таше — я все равно буду любить его.Наверное, я всегда буду любить ого.

Мне нравится Мейсон, но я, скорее всего, никогда не полюблюего.

Я вздохнула в объятиях Дмитрия, желая одного — чтобы онидлились вечно. Быть с ним — правильно и хорошо. Неважно, насколько мне больнодумать о нем и Таше, — поступать так, как лучше для него, тоже правильно.Теперь, понимала я, настало время преодолеть свою трусость и сделать ещекое-что правильное. Мейсон сказал, нужно разобраться в самой себе. Ну вот, этопроизошло.

Неохотно, но я отодвинулась от Дмитрия, вернула ему пальто ивстала. Он, чувствуя мое смущение, с любопытством смотрел на меня.

— Куда ты? — спросил он.

— Иду разбить кое-кому сердце, — ответила я. Ещемгновение я позволила себе полюбоваться Дмитрием — темные понимающие глаза ишелковистые волосы. А потом вернулась в здание. Я должна извиниться передМейсоном… и сказать ему, что между нами никогда ничего не будет.

Ноги начали уставать от высоких каблуков, поэтому, войдявнутрь, я сняла туфли и пошла босиком. Я ни разу не была в комнате Мейсона, нопомнила ее номер, который он как-то упоминал, и потому нашла ее без труда. Намой стук дверь открыл Шейн, товарищ Мейсона по комнате.

— Привет, Роза.

Он отступил в сторону, я вошла и оглянулась. Нa экране ТВмелькала реклама — одним из недостатков ночного образа жизни была нехватка вэто время хороших программ, — и почти все плоские поверхности покрывалипустые банки и. ыюд газированной воды. Никаких признаков Мейсона.

— Где он? — спросила я.

Шейн подавил зевок и задумался.

— Чуть раньше он побросал вещи в сумку. Я решил, вы сним отправляетесь на какую-нибудь безумную романтическую прогулку. Пикник иличто-то в этом роде. Эй, очень милое платье.

— Спасибо, — пробормотала я и напряженнозадумалась.

Упаковал вещи в сумку? Это не имело никакого смысла. Малотого что тут идти некуда, тут и возможности уйти нет. Базу охраняли почищеАкадемии. Мы с Лиссой ни за что не сумели бы вырваться из Академии, если бы онане применила принуждение. Во имя всего святого, зачем Мейсон упаковал сумку,если не собирался никуда уезжать?