— Это ты хочешь прекратить, Лись? — прошептал, только дразняще обдувая ее промежность дыханием.

— Что? — вскинула она голову, глядя непонимающе и даже чуть обиженно.

Я поцеловал снова, теперь как в губы, лаская уже в полную силу, облизывая и ловя новую волну ее ерзаний и дрожи. И опять остановился.

— Отказаться ты от этого хочешь, мелкая? М? — спросил, смакуя вкус.

— Ты, бл*дь, издеваешь…о-о-ох…с-с-с-ся? — она бы и хотела, наверное, прозвучать грозно, но очередной поцелуй испортил весь эффект.

— Нет. Я разговариваю, как и собирался. Предметно и по пунктам. Ты хочешь не чувствовать вот этого больше?

По вспыхнувшему гневом лицу Лисицы я понял, что выбрал неверную тактику за мгновение до того, как она рванулась из-под меня, зашипев:

— Да я тебя сейчас… — Но я был готов и вцепился намертво в ее бедра, разводя их еще шире и буквально ныряя в ее влагу и жар лицом.

Вылизывал, заласкивал, давя сначала сопротивление, не слушая ругательств, а потом просто глотал-пил-впитывал ее реакцию, удерживая на месте, пока Лиску мою гнуло и трясло от каждого моего движения. Она взивалась дугой над матрасом, упиралась пятками мне в плечи, норовя ускользнуть. То загребала покрывало под собой до побеления пальцев, то начинала лупить ладонями, а то загоняла ногти в кожу моей головы. Протяжные стоны стали рваными всхлипами, голова металась, пока она не взлетела, каменея всем телом, прежде чем рассыпаться, излиться на меня жидким огнем. Самого швыряло и раскачивало, на волнах ее стонов и дрожи. Сожрал ее оргазм, став еще голоднее, чем был. Не остановился ни на секунду, забив на ее “немогунемогунемогубольше” невнятные причитания, и, скалясь про себя обезумевшей зверюгой, повел на новый круг. Теперь вместе, Лись!

Я безмозглая, слабая на передок идиотка! И мне на это плевать, вот совершенно. Я ведь всю дорогу нервы себе на кулак наматывала, гоняя в голове, как и о чем буду говорить с Антоном. Да что там дорога! Я и дома еще ходила, на стены натыкалась, постоянно проваливаясь в свои мысли. А ночью просто извелась. Ныло все внутри, куда там больному зубу или ранам с ушибами! Только задремлю, и тут же подскакиваю, и таким опустошением и ознобом накрывает, что впору решить, что простудилась я конкретно или заразу какую подхватила. Угу, даже имя собственное у этой заразы есть. Лихорадило всю, потряхивало и хотелось-хотелось чего-то, мучила вроде как жажда, да только водой она не утолялась. А то и накрывало… Вдруг он подался куда… к невесте или в такой же клуб, куда меня водил, и там, в подсобке с ветошью и всяким хламом… Ловила себя на том, что аж зубы до скрипа сжимала, а за ребрами — как резервуар с кислотой вместо легких.

А когда Корнилов с его Леной вдруг решили остановиться, увидев на воротах одного из домов в камневском поселке растяжку о продаже, и посмотреть его, я чуть не заорала и не рванула вперед пешком. Добегу и скажу этому дураку упертому все… Не знаю еще толком и что, но вот прям все!

Но только вошла, увидела, вдохнула — и выдохнуть не могла, пока сам Антон ко мне не метнулся и патлы мои не сгреб, поцеловав. И тут же подумалось: да пошло оно все на хер! Права Роксана, права! Хорошо тебе — кайфуй, не тормози. Хочется — бери, по рукам себя не бей. Уносит от одного касания — лети! И гори оно все синим пламенем! Не хочу я ни думать о последствиях сейчас, ни нести за них ответственность. Что, мне больше всех надо? Да мне сейчас вообще ничего и никого, кроме этого проклятущего мажора, не надо!

Камнева я едва заметила, дорогу в мою комнату в их с Рокси доме и не запомнила. Только ощущение горячей руки Антона в моей, пока тащила его наверх. Мы должны были поговорить… да… поговорить… Но вместо этого я в мгновение ока очутилась опрокинутой на постель с раздвинутыми ногами и его головой между ними. И кончающей так, что почудилось — у меня внутри мышцы порвутся от тянущих глубочайших судорог. А все потому что во мне не хватает, недостает, его недостает. От кончиков пальцев на ногах подогнувшихся до пылающих ушей и в то, что было мозгом — разряд-разряд-волна, и опять, и снова. Из глаз слезы ручьем, сердце давно порвалось, не вместив весь обломившийся мне кайф. Нет-нет-нет, я точно этого не переживу! Сжалившись надо мной, Антон отпустил наконец, вырубая жесткий поток электричества, что безостановочно посылал каждым бесстыдным поцелуем сквозь мое тело, превращая позвоночник в дугу. Я разлепила веки и увидела его, разрывающего зубами серебристый квадратик.

— Лись… мне… мне… да? Да, Лись?

Я все еще задыхаясь, смотрела впервые в жизни, как мужчина раскатывает по стволу презерватив. Мой мужчина. Первый. И черт возьми, от этого зрелища воздух стал еще горячее, хотя куда уже — и так ведь чистый пламень в легких.

— Лись?! — Антон замер, шаря по моему лицу ошалевшим и одновременно встревоженным взглядом. А я пялилась на его кулак, сжавший ствол у основания, отчего темная вершина в почти прозрачной одежке стала как будто еще массивнее. Охренеть! Он был во мне. Уже был. И я жива. Мало того, хочу опять. — Говори со мной!

А я не могла. Только закивала, сглатывая от все той же неутолимой жажды совсем не по воде. А ведь вот несколько секунд назад мне казалось, что все, я умру, не выживу, если все продолжится. А сейчас смотрю на его побелевшие от напряжения костяшки, на ствол, обвитый выступившими венами, на головку, гладкость и вкус которой помню, как и то, как шокирующе она ощущалась во мне, и мое тело реагирует само собой. Волна сладко-жаркая, и позвоночник снова гнет непроизвольно в пояснице, подстраивая под лучший угол будущего проникновения. Волна — и бедра расходятся еще шире, желая принять вес Антона поверх меня, что само по себе неведомое прежде наслаждение. Волна и мышцы внутри творят нечто мне неподконтрольное, сжимаясь и тут же расслабляясь, раскрываясь, что ли, как цветок навстречу солнцу. А руки тянутся к его плечам и шее, чтобы вцепиться, сцапать, притянуть к себе. Его губы, которые я поймала своими, мокрые и соленые, мягкие в первую секунду, но твердеют, когда я чувствую первое проникновение.

— Сука-сука-сука… — хрипит Каверин, разорвав наш порочный поцелуй с моим вкусом и приказывает, задыхаясь: — Если будет больно скажешь! Лись! Скажешь, поняла?

Ох, господи, как же его было уже много и нисколечко не достаточно! Я изогнулась под ним, обвила его ногами, вогнала пятки над его твердыми ягодицами, вынуждая заполнить меня. Голова запрокинулась, накрыло новой волной тех самых дико-сладких спазмов, но теперь все было по-другому. С Антоном внутри меня это было почти невыносимо. И да, боль была, но иная, та, что только добавляет остроты, выбивает последние жалкие крепления у моей покосившейся крыши.

— Лись-Лись… угробишь так меня… — Антон чуть отступил, заставив меня вцепиться в него сильнее, и мягко толкнулся обратно, посылая новую пронзающую волну, еще сильнее и глубже той, которую я сотворила. — А-х-хр-р-р!… Еще… сожми так еще!

Я едва понимала, о чем он просит, о чем вообще хрипит у моего рта, только удерживала на себе, в себе, отчаянно боясь потерять нас, контакт этот хоть на мгновение, и, похоже, это и было тем, чего мой мажор желал. Его лицо искажалось, кожа заблестела испариной, веки отяжелели, спина под моими жадными ладонями бугрилась напрягающимися мышцами, а бедра двигались сначала плавно, убивая меня долгим, безостановочным скольжением не столько во мне, сколько прямиком по голым нервам. Моя голова бессильно падала, но тут же начинало не хватать поцелуев Антона и его бессвязного пошлого бормотания в мои губы, и я рвалась к нему назад.