Звезд на ночном небе видно не было. Все заволокло смогом от заводских выхлопов. Он поднимался над островом оранжевым ореолом, созданным многочисленными вывесками и указателями.

– Ты бы какое производство предпочел? – не унимался гедоскет. – Лично я бы хотел водить поезда. Но тут, насколько я знаю, половина электричек на автономном управлении. Поэтому думаю попроситься на подъемный кран. Буду грузить готовую продукцию на конвейеры или на склады. А ты?

– Н-не знаю, – соврал я, нервно сжимая доктора Пухи. – Как получится.

Неужели его не спрашивали в полицейском участке, где он хочет работать? Я думал, это определяют заранее. Он ведь тоже из первой категории и имеет право выбора.

Чем ближе мы подъезжали к Промышленному острову, тем ярче становился неоновый пейзаж за окном. На этом клочке суши располагалось огромное количество заводов, и все то, что при дневном свете наверняка выглядело налепленными друг на друга кусками стали, стекла и бетона, ночью удивительно преображалось магией огней.

Именно здесь, подальше от материка, сгрудилась большая часть самых токсичных в мире производств, безопасную замену которым пока не нашли. К вопросу экологии Гедонис всегда подходил с особым трепетом. Вот почему машины с двигателями внутреннего сгорания заменили на электромобили, самокаты и велосипеды. А для дальних путешествий изобрели маглевы, о которых за последние шесть часов пути я узнал больше, чем за всю свою жизнь.

Вокруг была целая паутина подвесных дорог разных уровней. Товарные поезда, словно гусеницы шелкопряда, скользили во все стороны, перевозя готовые изделия на материк. Внизу, под монорельсами, толпились похожие на стадо коров грузовые фуры. Языки эскалаторных лент тянули за собой в глотки вагонов тысячи и тысячи коробок, ящиков и контейнеров. Огни семафоров перемигивались с красного на желтый и зеленый. Фары электровозов пробивали в дымке туннели света. Скелеты эстакад вихрились в разных направлениях, то сжимаясь в белые кольца, то выпрямляясь, как фараоновы змеи из глюконата кальция. Я еще нигде не видел такой густой сети подвесных и наземных дорог, и мне казалось, что я попал в фантастический мир или в гигантское паучье гнездо.

– Ну и шумиха тут, – поморщился Тю-тю. – А чем это пахнет? Жженая резина?

Снаружи, и правда, было шумно от нестихающего гула заводов и грохота поездов, и, несмотря на кондиционирование воздуха, в вагоне воняло смесью токсичных выхлопов. По территориям производств гуляли воронки света от прожекторов, то и дело звучали сигналы из громкоговорителей.

– Прямо как блохи, – сказал гедоскет, наклонившись к окну и разглядывая людей в коричневой форме охраны и работников в ярко-красной одежде.

– Кто? – удивился я.

– Блохи, говорю. На блох похоже. Бегают все, суетятся, будто на них лекарство от блох попшикали. Я еще нигде не видал такой суеты. Уже вечер, а ты погляди, какое там столпотворение. В жизни бы не подумал, что тут столько народу! Это сколько же в мире аморальцев? Я-то считал, у нас все благополучно.

– Ну, некоторые работают здесь добровольно, чтобы получить дополнительный уровень и возможность провести пенсию на Парадисе, – вспомнил я слова Орланда. – Это для них единственный выход.

– Это как же надо отчаяться? – поразился Тю-тю. – Ну ничего! Я уже здесь, а со мной моя исцеляющая Теория пирожка!

И он решительно выпрямился, ожидая, когда нас выпустят из вагонов.

Я, в отличие от него, уже знал, что не задержусь на Промышленном, а поеду дальше, сначала вдоль берега Аморанова моря, потом через межостровной мост на Новый век, и уже оттуда я попаду в один из научно-исследовательских центров, куда меня определил Глава Совета.

Мне не терпелось приступить к работе. Я весь извелся, пытаясь предположить, на каком уровне находится проект «Антидеменция» и насколько я смогу приблизить его к завершению. Болтовня Тю-тю помогала отвлечься от нервных мыслей, и мне было немного жаль, что вскоре я снова останусь один.

Вскоре маглев затормозил, и угрюмый конвоир стал называть имена людей, которых просили пройти к выходу. Тю-тю оживился, навострил уши. Но его не назвали ни на первой станции, ни на второй, ни даже на третьей.

Люди выходили, спускались по лестницам и эскалаторам вниз, где их ждали машины и охранники, а мы с гедоскетом продолжали ехать все дальше и дальше без остановок.

– Молодой человек! – окликнул Тю-тю конвоира, цвет кожи которого почти сливался с темно-коричневой формой. – По-моему нас двоих тут забыли и везут куда-то в локомотивное депо!

– Так у вас распределение на Новый век, – отмахнулся тот, зевая. – До него отсюда еще далеко. Только утром прибудете. Но зато там экология получше. – И он вышел в тамбур.

– Экак! – удивленно крякнул Тю-тю. – А с чего вдруг такая привилегия только нам двоим? Это, наверное, потому что я уже старый, а ты – поздний ребенок? Интересно, там хоть будет, кому рассказывать мою Теорию пирожка?

Не дождавшись ответа, Тю-тю вздохнул и снова уставился в окно. Я подписал договор о неразглашении и боялся сболтнуть лишнего, поэтому молчал. Но, возможно, гедоскет был прав: стариков и поздних детей отправляли на Новый век потому, что это две самые уязвимые категории населения, для которых экология Промышленного могла стать фатальной.

Кстати, о слабом здоровье – я уже чувствовал все прелести акклиматизации: ломоту в теле, жар, головную боль. Пытаясь как-то справиться с этим, я задремал под болтовню Тю-тю, а проснулся уже на Новом веке, когда мы подъезжали к станции.

– Счастливого утра! – Гедоскет кивнул на окно, за которым виднелся разлинованный дождем серый рассвет. – Тот темнокожий парнишка сказал, что нас скоро высадят и отвезут в место назначения. Вот интересно только куда? Неужели картошку копать или собирать кукурузу? Она как раз должна была поспеть.

– Ч-чего? – не понял я спросонья.

– Да ты глянь! – Тю-тю снова кивнул в сторону окна. Он был сильно взволнован, и слова валили из него беспрестанным потоком, как слоновья паста из контейнера, в котором смешали дрожжи и теплую воду с моющим средством и перекисью водорода. – Тут же одна сплошная степь – поля, и поля, и поля кругом. Ни единого деревца! Одна сухая трава да вон горы вдалеке. И уже давно так. С тех пор как я проснулся. А все дороги какие-то красные. Я уж не знаю, из чего они сделаны, может, гравийные, а может, тут от природы такая почва. Глина, допустим. Вот скажи мне, чем можно заниматься в таком месте, кроме как где-нибудь в поле работать? – Он наконец замолчал и вздохнул, но тут же снова затараторил. – Уж лучше бы меня оставили на Промышленном. Там хоть народу полно, жизнь кипит. Там бы моя теория нашла