Я не знала, как реагировать. Не обращать внимания?Притвориться, что в этой комнате нет дюжины пингвинов? Собрать их все, пройдяпо комнате? Взбеситься? Если бы я знала, что сделать, чтобы они пересталиприкалываться, я бы так и поступила. Пока что я пыталась не обращать внимания исобирать пингвинов. Ни та, ни другая реакция их не остановила. Даже как-топоощрила. Я подозревала, что они готовят какую-то невероятную кульминацию.Какую – я понятия не имела и даже догадываться не хотела.

– Приятно видеть такой трудовой энтузиазм в три часаночи.

– Не бывает слишком большого усердия и слишком позднегочаса, – торжественно сказал Зебровски.

– Где Дольф?

– В комнате для допросов, с потерпевшей.

Что-то в его голосе заставило меня взглянуть на негоповнимательней.

– По телефону Дольф назвал ее «предполагаемой»потерпевшей. Почему ей никто не верит?

Он улыбнулся:

– Дольф будет рвать и метать, если я испорчуэффект. – Он поманил меня пальцем: – Пойдем, девочка. Мы тебе покажемтетю, которую ты хотела видеть.

Я глянула исподлобья:

– Если это шутка, я буду очень недовольна.

Он придержал передо мной дверь:

– Мы не испортили тебе свидание с графом Дракулой?

– Не твое собачье дело.

Вслед мне понесся хор вздохов и предположений. Были среди нихи грубые, были и физически невозможные даже с вампиром. Сексуальные приставанияили просто я свой в доску парень? Иногда очень трудно провести грань.

Я просунула голову обратно в дверь и сказала:

– Вы все просто ему завидуете.

Кошачий концерт возобновился с новой силой.

Зебровски ждал на лестнице.

– Не знаю, когда ты больше посветишь мне ножками: еслия пойду впереди, оглядываясь, или за тобой. Думаю, впереди.

– Остынь, Зебровски, или я на тебя пожалуюсь Кэти.

– А она знает, что я старый греховодник. – Онпошел впереди, оглядываясь на меня.

Я пошла вниз, а платье пусть болтается как хочет. Еслиносишь платье с разрезами почти до талии да еще хочешь, чтобы удобнее былопрятать пистолет, то либо тебе должно быть все равно, что на тебя глазеютмужнины, либо ты такого платья не наденешь.

– Как ты уговорил Кэти с тобой встречаться, тем болееза тебя выйти?

– Я ее подпоил.

Я рассмеялась:

– Спрошу у нее, когда буду у вас обедать в следующийраз.

Зебровски ухмыльнулся:

– Она тебе навешает на уши какой-нибудь романтическойлапши. Только ты не верь.

Перед первой комнатой для допросов он остановился и тихопостучал.

Открыл Дольф, полностью загородив собой дверной проем. Он непросто высокий, он еще и сложен как профессиональный борец. Галстук повязанбезупречно, воротник прилегает к шее. На брюках складка – порезаться можно.Единственная уступка жаре и позднему времени – длинные белые рукава рубашки,пиджака не было. Случаи, когда я видела Дольфа в рубашке с короткими рукавами,можно пересчитать по пальцам одной руки.

Все копы умеют придать своему лицу непроницаемый илискучающий вид, некоторые даже умудряются изображать на лице вялый интерес. Новсе они кончают тем, что лицо перестает выражать что бы то ни было. В глазахпустота, скрывающая любые тайны. Такое лицо бывало у Дольфа, когда ондопрашивал подозреваемого. Сейчас оно было у него рассерженным. Никогда невидела, чтобы Дольф выходил из себя во время допроса.

– В чем дело? – спросила я.

Он закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Покачал головой.

– Не знаю, как ей удалось меня достать.

– Расскажи.

Он оглядел мою одежду, будто только сейчас заметил. Хмураягримаса разгладилась почти до улыбки.

– Кто-то дурно повлиял на твою манеру одеваться.

Я нахмурилась:

– У меня на поясе пистолет, вот в чем дело. Черезразрезы его легче достать.

Зебровски я ничего не стала бы объяснять, но Дольфу...

– Ой! – воскликнул Зебровски. – А ну-капокажи, как ты выхватываешь пистолет!

Дольф улыбнулся, и у него даже глаза заблестели.

– Если уж показывать ногу, то ради хорошего дела.

Я скрестила руки на груди:

– У вас там действительно подозреваемая, или вы просторешили проверить мою дисциплинированность?

Улыбка исчезла, ее сменила сердитая хмурость.

– Не подозреваемая. Потерпевшая. Я знаю, ты ужеговорила с Перри на месте происшествия" но я хочу, чтобы ты выслушала еерассказ, а потом сказала мне, что ты об этом думаешь.

С этими словами он открыл дверь. Таков он, Дольф, – нелюбит влиять на мнение своих людей. Но, честно говоря, слишком быстро этопроизошло. Я не успела придать лицу профессиональное выражение. И когда явстретилась глазами с этой женщиной, мое нескрываемое удивление было ещезаметно.

Общее впечатление: большие синие глаза, шелковистые светлыеволосы, тонкие черты лица и при этом высокая. Даже когда она сидела, это быловидно. Очень мало женщин умеют быть одновременно высокими и миниатюрными, но уэтой получалось.

– Миз Вики Пирс, это Анита Блейк. Я бы хотел, чтобы вырассказали ей, что с вами случилось.

Миз Пирс моргнула большими синими глазами, и в них стоялислезы. Не текли – обратите внимание, – но мерцали. Она промокнула ихбумажной салфеткой. На шее слева у нее была наклейка.

– Сержант Сторр, я же вам все рассказала. И еще разрассказала, и еще раз. – По щеке скользнула одинокая слеза. – Я такустала и так перенервничала сегодня ночью. И я должна рассказывать снова?

Она наклонилась к нему, сложив руки перед собой, и этовыглядело почти как мольба. Притягательная сила ее синих глаз обезоружила быпочти любого мужчину. Жаль только, что весь этот спектакль был зря потрачен наДольфа.

– Только еще один раз, для миз Блейк.

Она посмотрела мне за спину, на Зебровски:

– Пожалуйста! Я так устала.

Зебровски прислонился к стене:

– Он здесь начальник.

Она попыталась использовать женские чары – не вышло.Переключение в режим «мы с тобой сестры» произошло быстрее мгновения этихдетских синих глаз.

– Вы ведь женщина. Вы понимаете, как это тяжело – однойсреди всех этих... – голос ее упал до шепота, – мужчин.

Она опустила глаза к столу, а когда она их подняла, попрекрасной коже бежали настоящие слезы.