Ковёр оказался почти перед самым лицом. Поза сделалась недвусмысленной: ноги расставлены, спина согнута, руки привязаны к кровати. Ковровые ворсинки почти касались моей груди, скрытой за полупрозрачной узорчатой материей. Я скорее не увидела и даже не услышала, а почувствовала, как мистер Калленберг прошёл по комнате.

Первый удар стека обрушился на меня внезапно во всех смыслах. Никакого предупреждения, никакого свиста рассекаемого воздуха. Он пришёлся даже не на ягодицы, а ниже, на бёдра. Чувствительная кожа вспыхнула – хотя и не сильно, но очень резко. Я коротко взвизгнула. Тут же постаралась подавить это в себе.

Ощущая лёгкую боль, которая распространялась по поверхности кожи, я попыталась отодвинуться, но верёвки держали крепко и беспощадно. Второй удар, чуть слабее первого, но всё равно внезапный, опять пришёлся по бёдрам. В этот раз я сдержалась – получился лишь приглушённый стон.

Мистер Калленберг сделал перерыв, мягко ступая по ковру, а потом ударил меня ещё раз. На этот раз лёгкой болью ягодицы – уж не знаю, как так вышло, но обе сразу. В этот раз я не вскрикнула и не застонала. Более того, от ягодиц эта боль стала распространяться вокруг, создавая странное ощущение – почти приятное…

Новый удар! И ещё! Один за другим они продолжали ритмично сыпаться на бёдра и ягодицы. Кожа вспыхивала, я больше не кричала, тем более что свободу действий ограничивали прочные путы.

Чем дальше, тем больше боль уступала место чему-то другому. На самом деле это странное ощущение даже нравилось. Или мне так только казалось? Ведь не может боль – нравиться.

Сколько ударов было всего, я не знаю. Иногда хозяин бил сильнее, иногда слабее. Без остервенения, без ярости. Боль перестала меня пугать. Тем более что чувствительность кожи усиливалась, и новые удары по тем же местам оказывались вовсе не мучительными. Скорее они даже были в чём-то приятны.

Я не знала, что происходит со мной. Могла бы удивляться себе, но сосредоточиться не получалось. Зато вместе со странным, изощрённым наслаждением расползался стыд. За себя, за свои ощущения, за всё происходящее.

– Что ж, пожалуй, достаточно.

Его слова звучали так, как будто за этим последует что-то другое. Но что, он не сказал. Значит, это не всё?..

Ответ пришёл без слов, когда я почувствовала, как с меня уверенными, проворными движениями тянут кружевные трусики. Я не испугалась и даже не попыталась сопротивляться: новое, неизведанное ощущение затягивало меня – вырываться не хотелось.

Трусики сползли куда-то к коленям. Невольно я начала сжимать мышцы, стыдясь того, что мою наготу увидят. Потом вспомнила, что не должна сопротивляться, и постаралась казаться невозмутимой. Хотя, уверена, мне едва ли удалось.

Спустя считаные секунды я ощутила касание пальцев у себя между ног. Мои мышцы снова сжались, на этот раз непроизвольно. Я поняла, что успела потечь от тех шлепков, что рушились на меня. Со мной что-то наверняка не так! Иначе почему я бы возбуждалась от этой боли, от этого унижения?

Пальцы двигались вверх-вниз, скользили по мне, вызывая неясные, смутные отзвуки в теле. Мистер Калленберг нарочно дразнил меня: сделав несколько поглаживающих движений, он шлёпнул меня ладонью, накрывая чувствительное лоно. Я вздрогнула и едва сдержала вскрик.

Он погладил меня круговыми движениями, потом шлёпнул ещё. Так повторилось несколько раз. Каждый раз я надеялась, что успею угадать момент, когда за дразнящими поглаживаниями наступит резкий шлепок. И каждый раз это происходило неожиданно.

Его пальцы скользили легко, а каждый шлепок получался звонким и разносился по комнате. А я задыхалась, срывалась на стон, улетая от этой странной ласки. Против желания, против воли, против всех моральных принципов и правил, которые я считала нерушимыми. Чем дальше, тем труднее становилось держаться и сохранять внешнюю невозмутимость.

Как бы я ни стыдилась, как бы ни хотелось разрыдаться и любым способом прекратить происходящее, но ощущения от него приносили удовольствие – аморальное и противоестественное, как мне казалось. Разве можно получать наслаждение от того, что меня связали, отшлёпали, а теперь ещё и дразнят моё лоно, открытое на обозрение?

Очередное касание, более продолжительное и замысловатое, чем прежние, заставило меня вздрогнуть всем телом и шумно задышать. Не из-за того, что хотелось сопротивляться, а как раз наоборот. Мне нравилось происходящее. И с каждым движением, с каждым шлепком – всё больше.

Ещё несколько таких поглаживаний и лёгких ударов – и вот стыд сдаёт позиции окончательно. Остаются только сладостные ощущения внизу живота, откуда они волнами расходятся по телу. Мне уже хочется прижиматься к скользящим пальцам, отдаваться в их власть, ощущать и слышать каждый звонкий шлепок.

Бесстыдно? Аморально? Я понимала это. Помнила всё, что сделали со мной, но ничего не могла поделать с удовольствием, которое накатывало с каждой минутой всё сильнее. Я старалась его скрыть, но едва ли у меня получалось.

Я терпела, прикусывая губы и зажмуривая глаза, но чем дальше, тем сложнее было сдерживаться. То бесстыдное наслаждение, которое я испытывала, уже не получалось скрывать. И от того, что он видит, как я наслаждаюсь и получаю удовольствие от каждого мгновения, удовольствие становилось острее.

Я уже даже не пыталась сделать вид, что сдерживаюсь. Стала двигать бёдрами, насколько позволяли верёвки. Моё лоно пульсировало, вожделея новых касаний – и шлепков, со всей их неожиданностью и болью, которая оттеняла, дополняла наслаждение. Ничего не было слаще, чем его пальцы. Их целиком покрывала моя влага. Я бы и не поверила сама, что способна на такое…

Чувствуя приближение взрыва внутри себя, я могла бы сдержаться, могла бы сделать вид, что сопротивляюсь происходящему, хотя бы морально. Но нет! Я, наоборот, стала дышать ещё чаще, стала двигать бёдрами ещё быстрее.

Мне хотелось теперь просить и умолять только об одном: не останавливаться! Вот что было бы для меня сейчас самой сильной мукой – если бы всё это внезапно прервалось.

После очередного движения я ощутила, как тело вытягивается в стальную струну, как взрывы наслаждения судорожно заполняют меня. Они выплёскивались волнами, вздохами и стонами изо рта, слезами из глаз. Я будто билась в конвульсиях, распластанная на полу, связанная, беззащитная, наполненная сладострастием.

Кто бы поверил, что ещё пару дней назад меня пугал мой мучитель? Я готова была отдаться ему, я сама вожделела его – если бы не было верёвок, я бы точно так же в какой-то момент перестала сопротивляться происходящему.

Я уже понимала, что не хочу, чтобы он ограничивался одними только пальцами…

Кажется, у меня был обморок. Хотя он и длился, наверное, всего несколько секунд. Возвращаясь в реальность, я сквозь шум в ушах слышала, как что-то отрывисто говорит мистер Калленберг, но что, не разбирала. Мои руки и ноги освобождали от пут, ворсинки ковра на полу касались кожи. Чувствительность и сознание возвращались не сразу.