Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как вы попали сюда? – мой голос заполнил собой комнату. Он звучал так пронзительно и мерзко, что захотелось убежать, спрятаться, только бы никогда его не слышать.
– Вы напрасно нервничаете. Ключи мне когда-то дал ваш супруг. Так, на всякий случай. Вот я и воспользовался. Я звонил в редакцию, там сказали, что вы у них больше не работаете. Много раз звонил домой, но никто не отвечал. Вот я и приехал. Где вы так долго пропадали? Хотя какое это имеет значение. Я знаю, у вас большие неприятности, но все это поправимо.
Его слова тут же вернули меня к реальности.
– Подождите, о каких неприятностях вы говорите? И что поправимо?
– Деточка, давайте по порядку, и прошу вас, лежите спокойно, не вскакивайте, вас никто не собирается насиловать.
Его слова подействовали на меня магически. Я, словно оловянный солдатик, послушно вытянулась вдоль кровати, сложив руки по швам.
– Так вот, пока вы пребывали в неизвестности и пессимизме, я сделал кое-какие шаги. Во-первых, в очередном номере вышло опровержение, где вы публично принесли извинения за первоначально искаженные факты. Во-вторых, иски отозваны. В-третьих, секретарь главного редактора уволена. И последнее: аванс, который вы опрометчиво взяли у вашей подружки депутата, я вернул. Так что ваше честное журналистское имя восстановлено.
Этой фразой он вернул меня к реальности.
Я ему поверила, как верит волчонок охотникам, только что застрелившим его мать.
– Скажите, что мне делать?!
Это был не вопрос, это был крик отчаяния, нет, это было паническое желание выполнить любую команду, какой бы она ни была и от кого бы она ни исходила.
Я встала. Подошла к журнальному столику, взяла смятые листы с мелко набранным текстом и сказала:
– Хорошо. Я поняла. А сейчас, прошу вас, уйдите.
В который раз я заметила, что это он делает с большой охотой.
Наконец-то я осталась одна. Было ясно, что с последней публикацией меня подставили, и не только меня, но и мою приятельницу депутата, чтобы я стала сговорчивее. Теперь уже не было сомнений, что если бы я сейчас не согласилась, то, кроме исков, против меня было бы возбуждено уголовное дело о даче взятки.
Я не раздеваясь легла в постель, выпила снотворное и вскоре заснула.
Это был не сон, это была смерть, подобная той, что у Малевича в его квадрате. Смерть, которая живет недолго.
Поутру смерть проснулась, взяла меня за шиворот и вытолкнула на улицу.
На работу я добралась довольно быстро. На проходной дежурная меня не узнала и раздраженно сказала, что по воскресеньям у них никто не работает и посетителей не принимают. Я извинилась и вернулась домой.
День только начинался. Он был похож на русло большой реки, где не видно ни начала ни конца. Да и сами берега прятались за горизонтом. Я тонула в водовороте минут, а минуты, словно пиявки, впивались в мое тело и выпивали мою душу, всю без остатка.
Было одиннадцать часов утра. Мне казалось, что эту реку под названьем воскресенье я не переплыву.
Я не знала, чем себя занять. Пришла подсказка – надо убить время. Какая глупость. Если я его убью, день никогда не закончится. Рассудок был похож на ртуть, мелкие шарики раскатились по всему полу. Я стала на колени и начала собирать их. Когда большой шарик поглотил последний, ко мне вернулась реальность. Я посмотрела по сторонам и увидела на журнальном столике разбитый термометр. Мой взгляд затравленным зверем скользил по окружающим предметам. Я боялась к чему-либо прикоснуться. Меня мастерски довели до кондиции. Осталось только дождаться понедельника и сдать материал в печать. После всего, что со мной произошло, ни о каких последствиях я не думала. Уставилась в экран телевизора и тупо начала переключать каналы.
У меня и раньше были минуты и даже дни полного опустошения. Но все это вмещалось в рамки обычной депрессии. Я знала, что все закончится, надо только очень постараться, перетерпеть, и все пойдет накатом, своим чередом. За пустырем усталости виднелась жизнь, обычная нормальная жизнь. Стоило только заставить себя двигаться, или, как любил повторять мой муж, включиться – и я включалась. Но сейчас все было иначе. Кто-то не просто вторгся в мою искалеченную жизнь и отнял у меня настоящее, с этим можно было бы смириться, но он отнял и будущее, лишив меня надежды как средства к существованию. Какая-то потусторонняя связь с неживым миром брала надо мной верх, я чувствовала, что угасаю, но что-то продолжало во мне бороться. Я даже услышала голос: «Нет, так жизнь не заканчивается».
Чтобы убедиться в реальности происходящего, я встала с кресла. Подошла к окну, с желанием увидеть улицы, дома, но за окном в окружении тишины, висела только одна картина – ночь. Впервые я почувствовала на физиологическом уровне, как болит душа. Я не могла понять, что это – начало постижения сущего или просто тупик. Как только мысль остановилась на слове тупик, послышалось эхо, громкое увесистое эхо – тупик, тупик, тупик…
Если бы не утро, я бы уже никогда не вырвалась из этого бреда. Здравствуй, утро, здравствуй, понедельник. Пора.
И вот я уже в приемной главного редактора. Новая незнакомая секретарь приятно улыбается и приглашает меня, называя по имени и отчеству, пройти в кабинет. Такое ощущение, что фотографии с моим портретом расклеены по всему городу и ей ничего не стоит идентифицировать мою особу. А впрочем, какое это имеет значение, если я уже вошла. А позади так и осталось стоять как вкопанное воскресенье со своими инквизиторскими замашками. «Не оборачивайся, – сказала я себе, – иначе превратишься в соляной столб». Это и есть Содом и Гоморра.
– Привет, – как ни в чем не бывало сказал главный и протянул теплую и совсем не мужскую руку.
У нас всегда были нормальные отношения, я бы сказала, дружеские. Правда, после моего замужества с ним произошла разительная перемена, он стал более уступчивым, даже появились заискивающие нотки, что меня очень огорчало.
Я молча протянула ему рукопись. Он спокойно положил ее перед собой, – это означало, что у него нет никаких вопросов и в ближайшем номере материал будет напечатан.
Мы как ополоумевшие смотрели друг на друга и своими действиями напоминали героев кукольного спектакля: куда вели все ниточки и кто их дергал, еще только предстояло узнать.
Ни словом не обмолвившись о предыдущей моей публикации, словно этого эпизода в нашей жизни и не было, он проводил меня до двери, по-дружески похлопал по плечу. Все было как обычно, и лишь в последнюю минуту, когда я уже взялась за ручку двери, в его взгляде промелькнуло сочувствие. В считанные доли секунды он справился со своими эмоциями, надеясь, что его слабость осталась для меня незамеченной. Я неловко улыбнулась, протянула ему руку, сказав при этом тихо, почти шепотом: «Спасибо».
В эту минуту все обнажилось. Мы напоминали заговорщиков. В нашем прощальном рукопожатии было все, что так мучило и беспокоило нас обоих. Оставалось только ждать.