Как и большинство двадцатилетних парней, я считал себя неуязвимым, но зимой 1971 года, находясь на крутом хребте в восточной части штата Вашингтон, я свалился прямо навстречу своей смерти. Я смотрел на крошечные фигурки рабочих на плотине далеко внизу, когда нога соскользнула, и мое тело рухнуло вниз по льду в направлении реки Колумбия. Откинувшись назад, чтобы не упасть головой вниз, я заскользил на спине вниз по крутому склону. Ускоряясь в падении вниз, я пытался упереться каблуками, но ботинки соскальзывали с камней, мой рюкзак вырвался из рук. На поясе у меня висел Ka-Bar — боевой нож, подаренный мне ветераном морской пехоты, я вытащил его и вонзил в ледяную корку, но из рук вырвало и его. Я продолжал лететь вниз, набирая скорость, потом перевернулся, яростно размахивая руками и царапая ногтями. Но падение не замедлялось.

Тело отскочило от большого камня, и я перевернулся на бок, врезавшись в валун, который и прервал мое падение. Когда я пришел в себя, то почувствовал, как из носа течет кровь. Однако меня не тошнило, и из ушей кровь не шла, и так что сотрясения не было. Я лежал, проверяя различные части тела — ребра болели при дыхании, но руки и ноги сгибались. Обошлось без особых увечий.

Мне повезло, и меня, конечно, спасли отнюдь не мои альпийские навыки. Потребовалось еще несколько часов скольжения, чтобы я добрался до скалистого оврага и спустился вниз по склону. Один из рабочих увидел, как я ковыляю, и подвез меня через плотину Прайст-Рапидс, а потом предложил подбросить меня на сорок миль обратно к дому.

— Я благодарен вам, — ответил я, — но сначала мне бы хотелось немного подлечиться.

Он посмотрел на меня с пониманием. Рабочий человек, он каждый день бывал на свежем воздухе, и знал подобный тип людей. Если я решил не торопиться с возвращением домой, это было мое дело.

Я провел в лагере два дня, ожидая, пока сойдут синяки. Днем лежал на спине и только и делал, что любовался снегом на кустарнике; а ночью больше дремал, чем спал. С ушибленными и, вероятно, треснувшими ребрами, каждый раз, когда я переворачивался на спину, я просыпался от резкой боли.

Тем летом, накануне этого события, я прошел суровую школу кандидатов в офицеры морской пехоты, и помнил, что рассказывал нам один суровый сержант. Несколькими годами ранее его взводу пришлось брать холм под вражеским обстрелом. Все нервничали: северовьетнамцы стрелять умели. Он рассказал нам, как его командир взвода их успокоил.

— Мы не можем выбирать, когда нам умирать, — сказал он. — Но мы выбираем, как встретить смерть.

Падение на льду заставило меня понять, что я хочу провести свою карьеру среди таких людей: мужчин, которые справлялись с жизненными невзгодами так, как они их настигали; которые были больше заинтересованы в том, чтобы жить полной жизнью, чем в собственном долголетии. Меня не волновало зарабатывание денег, мне хотелось быть на свежем воздухе и в компании людей, жаждущих приключений. Для меня морская пехота обладала правильным духом и правильным взглядом на жизнь, а мое падение послужило метафорой для всей моей последующей карьеры в морской пехоте: ты совершаешь ошибки, или же тебя сбивает с ног жизнь; но в любом случае ты встаешь и продолжаешь жить дальше. Ты справляешься с проблемами, и не скулишь по этому поводу.

Я вырос в Ричленде, штат Вашингтон. В 1940-х годах это была пыльная фермерская община на реке Колумбия с населением в несколько сотен человек. Во время Второй мировой войны Инженерный корпус Армии США принес в эти места зарождающуюся ядерную эру, когда начал использовать гидроэлектроэнергию Колумбии для строительства реакторов в Хэнфорде. Это была часть Манхэттенского проекта, гонки за созданием атомной бомбы. В процессе нее Ричленд превратился в город с крепким средним классом, без слишком богатых и бедных анклавов. Наше сообщество из семнадцати тысяч инженеров, техников, строителей и торговцев было сформировано испытаниями, которые выпали во время Великой Депрессии и Второй мировой войны — трудолюбивое, патриотичное, с развитым чувством гражданского долга, ориентированное на традиционные семейные ценности. Никто не разбрасывался своим статусом. Много лет спустя я прочитал эпитафию на надгробном камне Джеки Робинсона: «Жизнь важна только в том случае, если она влияет на другие жизни»[3], — слова, отражавшие кредо того поколения, которое меня вырастило.

Мой отец был моряком, главным инженером торгового флота, побывавшим в 1930-х и 40-х годах в десятках стран. Моя мама, дочь канадских иммигрантов, после выпуска из средней школы во время Второй мировой войны служила вольнонаемной служащей в разведке сухопутных войск США в Вашингтоне и в Претории. Моего отца она встретила на борту корабля, следовавшем в Африку, после чего они познакомили трех своих сыновей со свободной конкуренцией идей, с миром, которого не нужно бояться, но который нужно исследовать. Любопытство и любовь к жизни, которые они привили мне, руководит мной и по сей день.

По мере взросления мне нравилась свобода, которой я обладал. Между семейными походами в горы и охотой на кроликов со своим.22-м калибром в сопровождении собаки Никки или друзей, родители предоставили мне полную свободу путешествовать. Много вы знаете родителей, которые решились бы подвезти своего подростка до шоссе за городом, чтобы он мог отправиться автостопом через весь Запад?

Мне никогда не нравилось сидеть в классе, самостоятельно я мог читать гораздо быстрее. Вместо телевизора у нас дома была хорошо укомплектованная домашняя библиотека, и книги я просто поглощал — «Остров сокровищ» Стивенсона, «Отважные капитаны» Киплинга, «Последний из могикан» Купера, «Зов предков» Лондона, «Швейцарская семья Робинзонов» Висса. Моим любимым автором был Хемингуэй, за ним шли Фолкнер и Фицджеральд. Читая об экспедиции Льюиса и Кларка, я был очарован тем, что они шли на каноэ по реке Колумбия и проходили через наш район.

Я начал путешествовать автостопом в 1964 году, когда мне исполнилось тринадцать лет — у меня была неутолимая тяга к тому, чтобы посмотреть, что там, за горизонтом, а автострады давали возможность исследовать далеко за пределами Каскадных гор. Мои родители не возражали против моих вылазок. Время тогда было более простое, и чувство доверия к своим соотечественникам было развито гораздо сильнее. Я путешествовал по широкой полосе запада Соединенных Штатов, наслаждаясь незатейливой и настоящей жизнью. Я был в хорошей форме, привык спать под открытым небом и в равной степени интересовался книгами, людьми и дикой природой.

Как и все, кто странствовал далеко и надолго, я