не раз попадал в переделки. В Монтане я сцепился с тремя местными мальчишками. Мне было хуже всего, когда на пикапе появился рослый шериф с серебряной звездой и в белой ковбойской шляпе — фигура прямо из кино. Он выделил мне тюремную камеру, а рано утром следующего дня отвез меня на железнодорожную станцию, чтобы посадить на грузовой поезд, идущий на восток.

— Трое против одного, — сказал он мне на прощанье. — Трудно победить при таких шансах.

В 1968 году в Университете Сентрал Вашингтон я был посредственным студентом, склонным к тусовкам. После того как однажды ночью я слишком сильно напился, местный судья приказал мне провести выходные в тюрьме — наказание за пьянство в несовершеннолетнем возрасте.

Один из заключенных, Портер Вагонер (но не тот знаменитый певец)[4], который скрылся от правосудия, будучи выпущенным под залог в Мэриленде, увидел однажды субботним вечером, как я приподнялся, чтобы выглянуть в зарешеченное окно, желая посмотреть, что теряю снаружи.

— Что ты там видишь, Джимми? — спросил он, укладываясь обратно на койку.

— Грязную парковку.

— А я отсюда вижу звезды на ночном небе, — сказал он. — Это твой выбор. Ты можешь смотреть на звезды или на грязь.

Он сидел в тюрьме, но душой был на свободе. От этого заблудшего философа я узнал, что, что бы ни случилось, нельзя быть жертвой; ты сам выбираешь, как реагировать. Вы не всегда можете контролировать обстоятельства вокруг себя, но всегда можете контролировать свою реакцию. На следующий день я вызвался подметать тюрьму, мыть полицейские машины и собирать еду в местной столовой для других заключенных, чтобы как можно быстрее изменить свои обстоятельства. И вышел досрочно — за полный отработанный день мне скостили полтора дня отсидки.

Лето я провел на курсах подготовки кандидатов в офицеры в Куантико, штат Вирджиния, и мне нравился этот вызов. Нас оценивали и лепили капралы и сержанты, только что вернувшиеся с полей вьетнамских сражений, решив, что мы, начинающие лейтенанты, либо станем хорошими офицерами, либо будем отправлены домой. Эти сержанты никогда не удовлетворялись тем, что мы выкладываемся на полную; наоборот, они всегда подталкивали нас к еще бóльшему. Либо ты не отставал от них на крутых, грязных горных тропах, проходил полосу препятствий за отведенное время и сдавал нормативы на стрельбище, либо отправлялся восвояси. Они манили нас авиабилетами домой, чтобы склонить к увольнению, чтобы мы выбрали более легкий путь. И пока мы тренировались, во Вьетнаме гибли морские пехотинцы, поэтому попытки были не в счет, нужно было действовать. За два знойных лета отсеялось больше половины класса.

В начале 1972 года, после чуть более трех лет обучения в университете, я был зачислен вторым лейтенантом в морскую пехоту. Первой моей остановкой в карьере стала семимесячная служба в учебном центре в Куантико. В морской пехоте, уникальном среди всех четырех видов Вооруженных сил, каждый офицер изначально готовится как пехотинец. Это позже он будет учиться в других школах, чтобы стать летчиком, логистом или кем-то еще. Но все офицеры начинают службу вместе, осваивая один и тот же набор базовых навыков и формируясь в единой культуре. Каждый морской пехотинец — прежде всего стрелок и должен получить квалификацию на стрельбище. Лейтенанты учатся тому, что всё, чем они будут заниматься в Корпусе, независимо от звания или должности, связано с рядовым, который атакует врага. Подобное введение в службу с общей социализацией оказывает сильное влияние на Корпус морской пехоты, пронизывая все аспекты его боевого этоса[5].

*****

Позже в том же году меня отправили на Окинаву, назначив в мое первое пехотное подразделение. Мне повезло: я попал во 2-й батальон 4-го полка морской пехоты, где большинство ключевых командиров провели годы в боях на рисовых полях, в горах и джунглях. Они хорошо знали свое дело. Они не были замкнутыми просто потому, что видели настоящий бой, они были жесткими и дружелюбными, и охотно делились своими боевыми знаниями. Мне не нужно было заслуживать их поддержку; мне предстояло ее не приобрести, а потерять.

В то же время каждый из нас создавал себе индивидуальную профессиональную репутацию. Независимо от того, прослужишь ли ты в Корпусе четыре года или сорок лет, эта репутация будет всегда следовать за тобой. Был ли ты физически здоров? Был ли ты тактически грамотен? Мог ли ты вызвать артиллерийский огонь? Мог ли ты быстро адаптироваться к изменениям? Как отвечал тебе твой взвод? Был ли ты способен подавать пример? Ты должен был быть таким же выносливым, как и твои солдаты, которых не интересовало, сколько книг ты прочитал, поэтому я старался заниматься с самыми физически подготовленными и учиться у самых тактически хитрых.

Начало семидесятых годов прошлого века было неспокойным временем в истории Америки: беспорядки, политическая возня и война, раздирающая общество. Военные не могли быть изолированы от этих социальных волнений. С окончанием призыва в армию, в рядах не пользовавшихся популярностью Вооруженных сил росло число военнослужащих, бросивших школу, а также мелких преступников. Расовая напряженность, неповиновение и употребление наркотиков приводили к разладу и расколу в армейских рядах, так что у нас была своя доля расистов и наркоманов. Они пытались заразить других, и если младший офицер не руководил, твердо демонстрируя силу своей личности, число таких людей росло. Из-за военных потерь и казарменной обстановки, приведших к уходу из Корпуса слишком много хороших людей, мой взвод поначалу насчитывал всего двадцать шесть человек. Моим замкомвзвода был двадцатиоднолетний капрал Уэйн Джонсон, иммигрант из Британской Гайаны по прозвищу «Джон Уэйн». Прослужив в корпусе всего три года, причем все за границей, он выполнял работу, предназначенную для штаб-сержанта с десятилетним стажем и опытом службы. Он не терпел от своих подопечных-однолеток ни вольностей, ни разгильдяйства.

«Лейтенант, — говорил он мне, — вы должны быть тверже, чем окаменевший клюв у дятла», — дополняя, что некоторые во взводе не соответствуют стандартам морской пехоты, и что если я хочу, чтобы мои солдаты следовали за мной, я должен быть таким же крутым, как мои самые жесткие люди. Однажды я со своим взводом оказался в джунглях. Мы упорно шли несколько дней, потные, вонючие, невыспавшиеся, измотанные — обычное дело для вояк. Один парень, самый большой бунтарь во взводе, пробормотал, что хотел бы убить своего «чертового твердолобого лейтенанта». Когда капрал Джонсон привел его ко мне, я решил, что он не разрушит атмосферу доверия в нашем сплоченном взводе. Велев ему следовать за мной через джунгли к командному пункту роты, в конце пути я сказал ему, что он мог бы выстрелить мне