К дверям кафе «Августин» они подошли почти одновременно.Бестужев чуть приотстал, притворившись, будто подводит отставшие часы,дождался, когда дверь за полковником захлопнется, выждал ещё немного — нет,никто не вошёл следом — и тогда только зашёл в кафе.

Теперь можно было и не заботиться о конспирации. Хорошо ещёчто столик полковник выбрал правильно — у стены, в углу, так что числовозможных соседей оказалось уменьшено вдвое, а полковник со своего места могпрекрасно видеть входную дверь и улицу.

Неторопливо подойдя, Бестужев поклонился и, не дожидаясьприглашения, присел за стол, кивнул подлетевшему кельнеру:

— Мне то же самое, что этому господину…

На мгновение глаза полковника стали столь цепкими,пронзительными и колючими, что всякое сходство с мирным рантье моментальноулетучилось. И тут же вновь приобрели самое безобидное, скучающее дажевыражение.

— Ах, вот это кто… — сказал полковникнегромко. — Ну что же, грамотно, Алексей Воинович, грамотно. В первый мигя вас и не узнал даже. Вылитый немецкий бухгалтер, правильный и скучный, какрасписание пригородных поездов… Давненько не виделись, а? С Лёвенбурга.

Кельнер расторопно принес кофейные чашечки, два стаканахолодной воды, поклонился и улетучился. Бестужев до сих пор ни как не могсвыкнуться со здешними обычаями: заказав одну-единственную чашечку «меланжа»,«мервейсса» или «капуцинера», можно невозбранно засидеться за ней несколькочасов, никто и не подумает тебя торопить. Отечественные половые давно бы уженачали кашлять многозначительно над ухом столь невыгодного клиента, а то иоткровенно приставать, не угодно ли чего ещё. Европа…

Прикоснувшись губами к краю чашечки — чисто символически, сисконно венской сноровкой — полковник деловито поинтересовался:

— На пятки вы мне сели на углу Шоттен-Ринг и Гонзага,не так ли? Улицу пересекали трижды… за омнибусом, надо сказать, держались сбольшой сноровкой, и монахинь между нами оставили опять-таки мастерски. А вотна углу Эсслингштрассе на короткое время дёрнулись в нерешительности, не зная,приблизиться ко мне или, наоборот, на другую сторону перейти. Я вернообрисовал?

Бестужев уставился на него в нешуточном изумлении:поклясться мог, что полковник шагал словно бы погруженный в раздумья, незамечая окружающего, не говоря уж о том, чтобы выявлять за собой наблюдение…

— Ну, что вы хотите, голубчик? — Васильев чутьусмехнулся в усы. — Старшее поколение, знаете ли, ремеслу училось всуровые времена, кое в чём они покруче нынешнего были… Это, знаете ли,въедаётся…

— Я хотел проверить, не следят ли за вами… — чутьсмущённо сказал Бестужев.

— Ну разумеется. Кто ж вам пеняет? Вы, конечно,возбуждены той интригой, о которой вам, чует моё сердце, поведал Тарловски? Этосерьёзно, согласен, но на моей памяти хватало интриг и посерьёзнее. Я — лицонекоторым образом официальное, за мной следить как бы даже и не вполнеприлично… С вами-то как? На запасной паспорт перешли?

— Да, конечно.

— Значит, некоторый запас времени у вас есть, пока неначали плотно работать, они вас не засекут… Ну а ежели что — будем вытаскивать.Я, конечно, чуточку удручён тем, что вы все дела здесь вели как бы в обход меня…

— Тысячу раз простите, Василий Агеевич, — сказалБестужев без особых угрызений совести. — Но правила игры, которым я былпринуждён следовать…

— Да полно, я вас не упрекаю ни в чём. Прекраснопонимаю ваше пикантное положение, — Васильев скорбно покивал головой. —Кто-то в Петербурге, несомненно, решил набрать лишних козырей, то бишь порадетьродному ведомству. Красиво чрезвычайно это должно было выглядеть впоследствиина бумаге: второй отдел Генерального штаба с величайшим рвением, в кратчайшиесроки выполнил поручение монарха… Я с уважением отношусь к нашей славной армии,большинство из нас, вот взять нас с вами, из неё же и произошли… Однако, еслибы с самого начала спросили моего мнения, я бы категорически отсоветовалиспользовать военных разведчиков. У них свои специфические опыт и практика, а уОхранного — свои. Вот и сейчас большую часть дела вы на своих плечах вынесли,господа военные где-то на заднем плане присутствовали, словно хор в опере…Замечательно, что вы приняли решение остаться. В очередной раз утрём нос армии,мягонько этак, вовсе не демонстративно…

Бестужев сказал не без уныния:

— Но ведь именно я и прошибся крепко…

— Ну так ведь и они тоже, — сказалполковник. — Что же они-то ваши планы не поправили — цельный Генеральногоштаба генерал-майор и его испытанные сподвижники? Тут уж все виноваты… ноисправлять положение придётся исключительно Охранному, то бишь нам с вами, исей факт должен быть освещён достаточным образом. Мотайте на ус этупремудрость, Алексей Воинович, вы ведь наверняка по служебной лестницеподниматься будете, карьеру делать… должны уже понимать: кроме борьбы с врагамипрестола, существует ещё и такая немаловажная сторона дела, как понятая вхорошем смысле кастовость, сиречь интересы своего, родимого ведомства. Этоташпект тоже учитывать нужно постоянно.

— Я знаю, — кивнул Бестужев.

Он слышал подобное не впервые — но вот как-то душа не лежаластановиться ещё и горячим ведомственным патриотом: не его стихия, совершенно…Скорее уж — стихия тех, кто настроен на кабинетную карьеру. Если выдержатьзолотую середину меж самоуничижением и хвастовством, он знал, что стал неплохимсыщиком. И предпочитал в этом положении оставаться как можно дольше — любыевнутренние интриги и хитросплетения порой вызывали у него прямо-таки физическоеомерзение. «Это в тебе очень уж ярко проявляется армеут, мон шер, — сказалкак-то покойный Лемке во время задушевной беседы, по русскому обычаюсопровождавшейся графинчиком. — Совершенно ты не канцелярский интриган пооснове характера…»

— Прогресс, простите за выражение… — протянулВасильев, морщась. — Никак не могу ко всему этому привыкнуть. Когда ятолько начинал служить, о телефоне никто и не слыхивал, автомобилей не было, ао полётах в воздух на аппаратах тяжелее оного один Жюль Верн грезил. Теперь же,изволите видеть… Пересылка по проводам не только телеграмм, но и изображений…Вы ведь своими глазами видели… И как?

— С чисто технической стороны — впечатлениепотрясающее, — признался Бестужев.

— А вот с моральной, ежели можно так выразиться… —полковник невольно огляделся. — Это же надо подумать — нацель сейчас нанас с вами стекляшку объектива, и где-то за три квартала нас видно, как наладони… Жуткая штука грядёт в широкое употребление…

— Согласен, — сказал Бестужев.

Полковник понизил голос:

— Алексей Воинович, это, конечно, супротив наших прямыхобязанностей и поручений, однако… Считайте меня монстром, но вот лично я, будьмоя воля, создал бы департамент, который этих проклятых изобретателей без колебанияаннулировал бы. Изобрёл ты нечто, способное людям принести нешуточныехлопоты, — встретили тебя вечерком в парадном неизвестные мазурики и поголове двинули тяжёленьким… Чудище я консервативное, а?