— У вас есть один-единственный шанс, — сказалБестужев, видя, что достиг цели. — Вам придётся немедленно ответить на моивопросы, со всей возможной откровенностью. Тогда я оставлю вас на свободе. Вашесчастье, что мне нужны не вы, а непосредственные убийцы… но если вы вздумаетекрутить и запираться, отправитесь за решётку первой. Их ещё предстоит задержатьи уличить — а вот вы уже в наших руках. Заступиться за вас некому, у васнаверняка нет даже денег на приличного адвоката. А ваше правительство, ручатьсяможно, не придёт вам на помощь, когда узнает, по каким обвинениям васарестовали. Французская юстиция к анархистам не питает никакой любви, а ужГравашоля давно мечтает заполучить в свои руки. Дело кончится лишь тем, что кнашим следователям добавятся ещё и французские, которым тоже найдётся о чём васпорасспросить… Пожалуй, заголовки во французской прессе будут другими.«Задержана циркачка — сообщница Гравашоля!», «Убийца с ангельской внешностью!»Сомневаетесь?

— Месье, что вы хотите знать? — она дрожалакрупной дрожью. — Я никогда не сочувствовала анархистам, я вообще неинтересуюсь политикой… Женщине нужна определённость в жизни, свой очаг… Он… Жактвёрдо обещал на мне жениться, мы с ним неплохо зарабатываем с этим номером…

— Вот о номере придётся забыть, — сказал Бестужевхолодно. — В любом случае ваш Жак обречён на тюрьму, если не на виселицу,вопрос только в том, один он пойдёт на скамью подсудимых, или рядом сядете ивы…

— Я понимаю…

— Тогда утрите слёзы и сопли и слушайте внимательно.Как явствует из сообщённых мне сведений, ваш Жак и Гравашоль когда-то училисьвместе, знали друг друга со студенческих лет. Потом дорожки разошлись: обапокинули университет, но Гравашоль увлекся самой радикальной политикой, а Жакзанялся всевозможными авантюрами, пока не пришёл к нынешнему своему занятию… Выоб этом знали?

— Представления не имела! Жак скупо говорил о прошлом…Я и не подозревала, что он знаком с Гравашолем, пока тот не заявился однажды… Яего сразу узнала по газетным портретам… Месье, я ужасно перепугалась: вы правы,политика мне ни к чему, мне нужен лишь семейный очаг, нечто устоявшееся, толикажитейского благополучия… Но Жак… Он меня заставил встречаться с этим кучером…он говорил, что Гравашоль — страшный человек, переступить через труп для неговсё равно, что перешагнуть через бревно… А если я буду умницей, мы получимнемало денег, сможем наконец покончить с кочевой жизнью, купить ферму… У него ив самом деле появились деньги, что-то он от Гравашоля должен был получить… Я иподумать не могла, что всё так кончится… Речь шла исключительно о том, чтобыпохитить какой-то аппарат…

— Это сказал Жак?

— Конечно. С Гравашолем я вообще не общалась, я чуть отстраха не умерла, когда поняла, кто он такой… Жак мне говорил, когда следуетвстретиться с тем кучером, я запоминала всё, что он говорил, пересказывалаЖаку, не более того…

— Где он был вчера ночью?

— Не знаю… Он ушёл ещё засветло, а вернулся под утро…Раньше он никогда так не поступал… Я подумала сначала… мужчины есть мужчины… ноон взбесился, буквально взбесился, сказал, что я дура набитая, что он не подевкам бегал, а выполнял задание Гравашоля, и если я кому-нибудь проболтаюсьхоть словом, меня… меня…

Она беззвучно расплакалась. Глядя без малейшего сочувствия,Бестужев дал ей некоторое время похлюпать носом, потом сказал властно:

— Хватит хныкать! Вчера, я так понимаю, вы уже невстречались с извозчиком?

— Да. Жак сказал, что мне больше не нужно к немуходить…

— А Гравашоль появлялся?

— Нет, месье…

Бестужев узнал всё, что ему было необходимо, — далее неимело смысла её допрашивать. Он повернулся в ту сторону, где на такой жескамейке терпеливо сидели два агента, выразительно помахал. Оба немедленновскочили и двинулись к ним.

— Боже, что у вас на уме? — всхлипнулаМадлен. — Вы обещали…

— Не тряситесь, — хмуро сказал Бестужев. —Никто вас не арестовывает. Просто-напросто эти господа на некоторое времяпримут на себя все заботы о вас. Подыщут вам жилье и проследят, чтобы выостались под рукой.

— Разве вы меня не отпустите?

— Чтобы вы кинулись к вашему любовнику и всё емувыложили? — хмыкнул Бестужев. — Не настолько я наивен, мадемуазель…

Заведение Кольбаха ничуть не изменилось со времён первоговизита Бестужева: и балаган в неприкосновенности, и оранжево-зелёная вывеска,те же полдюжины фургонов выстроились буквой «П», а посреди дворика громоздилсядеревянный щит с меловым контуром женской фигуры: правда, на сей раз вокругсилуэта не торчало ни одного ножа, во дворике было тихо и совершенно пусто.

Сделав знак двум агентам, маячившим, как и было уговоренозаранее, на приличном отдалении, Бестужев без колебаний направился к фургону,оклеенному афишами господина Жака. Поднявшись по скрипучей и шаткой лесенке вчетыре ступеньки, оказался перед низкой дверью. Бесцеремонно постучал в неёкулаком, тут же распахнул дверь и вошёл.

Как и следовало ожидать, роскошью внутренность фургона неблистала. Его примерно пополам разделяла простенькая ситцевая занавеска вцветочек, задёрнутая наглухо. На доступной взору половине располагалась парочкасундуков, вешалка со сценическим костюмом Жака и полудюжиной платьев Мадлен, атакже, самое главное, небольшой стол, за которым восседал сам господин Жак вкомпании опустошённой наполовину бутылки красного вина, одетый в тот же самыйзатрапезный наряд, что и в прошлый раз.

— Какого чёрта? — пробурчал оннеприязненно. — Я вроде никого не приглашал…

— У меня всегда были дурные манеры, месье, —преспокойно ответил Бестужев, аккуратно прикрыв за собой дверь. — Боюсь,вам с этим придётся смириться.

Циркач присмотрелся:

— А, это вы… Что вам тут нужно? Мне с вами говорить нео чем. И что это на вас за наряд? С похорон идёте или на свадьбу собрались?

Не отвечая, Бестужев бесцеремонно прошёл к занавеске,распахнул её, огляделся. Импровизированная спальня — широкая кровать, парочкашкафчиков. Чувствовалось, что тут поработала женская рука в попытках придатьхоть какой-то уют убогой конурке.

— Эй, эй! — прикрикнул у него за спинойЖак. — Что вы себе позволяете? Вообще, какого чёрта? Я вас не звал!

Аккуратно задёрнув занавеску, Бестужев сказал:

— Я же предупреждал, манеры у меня самые дурные,привыкайте, господин де Монбазон, Живая Молния… Интересно, а французские законыпозволяют присваивать чужое, столь славное имя?

— Провались они, эти законы, — хмуро сообщилгосподин Жак. — И вы с ними заодно. Катитесь к чёрту.

— Есть нешуточная опасность, что по указанному адресувы отправитесь гораздо раньше меня, — сказал Бестужев светскимтоном. — Я не преувеличиваю…