— Хочешь, убежим? — Саша стоит близко-близко, но снова не позволяет себе ничего лишнего. Я чувствую, как он водит губами по моим волосам. Думает, наверное, что я не чувствую.

На миг я прислоняюсь спиной к его груди. Не знаю, зачем. Может, чтобы сравнить. Или вспомнить. Послушать себя и свои ощущения.

У него сбивается дыхание. Я чувствую, как вздрагивают и каменеют его мышцы. Короткое мгновение. Вспышка. Но он прекрасно понимает, что я не оступилась, не прислонилась случайно, а сделала это намерено.

— Ещё каких-то полчаса. От силы — час, — вручаю я ему поднос с десертом. Это безумная наглость с моей стороны, но Саша не сопротивляется. Послушно помогает.

— Вот ещё, выдумали! — ворчит в коридоре Гала — наша бессменная домработница. — Идите, Саша, я сама. Только Тане могла прийти в голову мысль эксплуатировать вас!

— Я сам, — мягко возражает Саша, выгораживая меня. — И мне совсем не трудно.

Пока они спорят, я проскальзываю в комнату к деду. Он сидит в кресле-качалке, накрытый пледом. У него глаза как у больного пса — слезящиеся и усталые.

— Смотри, что я тебе принесла, — ставлю перед ним чашку с ромашковым чаем и кусок именинного торта.

— Лучше бы виски со льдом, — бурчит он, но торт пробует и чай пьёт.

— Что, достали они тебя? — смотрит пытливо.

У деда слабое тело, но до сих пор острый ум. Мы с ним на одной волне. И когда мне становится невыносимо, я прихожу, чтобы посидеть рядом. Послушать его размышления.

Он никогда ни о чём не спрашивает. Я никогда не жалуюсь. Но каким-то шестым чувством он угадывает и моё настроение, и тревоги. И в этот раз он понимает меня без слов.

— Делай так, как лучше для тебя. Они переживут. Перетопчутся. Нельзя жить для кого-то, если это не твой выбор.

Может, и так. Но плыть по течению гораздо проще. Особенно, если никакой определённой цели нет.

Как бы там ни было, Летка всё испортила. Меня не спасли ни клуб, ни музыка, ни танцы. Я думала об одном.

Танцуя, Сашка наконец-то прижал меня к себе гораздо сильнее, чем того требовалось, но наши полуобъятья смотрелись вполне невинно на фоне других обжимающихся парочек.

Я не такая. Ландау не такой. А на самом деле, мы два лгуна. Потому что каждый из нас хотел казаться лучше, чем есть. А может, Ландау просто возвёл меня в ранг слишком хорошей и правильной, что тоже не совсем правда. Но всё это — лишь догадки, а спросить напрямую мне не хватало духа. Возможно, позже. А пока… пусть остаётся, как есть. Так проще.

С непривычки гудели ноги. И да, я всё же выпила немного. Кружилась голова, клонило в сон.

— До завтра? — спросил у подъезда Сашка. Я не ответила — кивнула. И тогда он всё же поцеловал меня. Без спроса. В губы.

Ментоловый поцелуй. Чуть прохладный и вкусный. Осторожный. Нет, скорее — деликатный, чтобы не напугать.

Мне хотелось большего. Я обвила руками Сашкину шею, но не посмела прижаться. Это было бы неправильно. Зато получила поцелуй гораздо откровеннее, чем, наверное, он планировал сам.

— До завтра, Таня, — я видела, как нехотя он отрывается от меня.

Сашка обвёл пальцами мой подбородок, коснулся нижней губы большим пальцем. Костяшками дотронулся до скулы.

Я видела, как его качнуло. Ему нестерпимо хотелось ещё, но он сдержался. А я не подстегнула. На первый раз достаточно.

И мне самой стало противно от той тщательно вымеренной дозы, что я придумала и для него, и для себя.

Родной подъезд. Второй этаж. Знакомая дверь. Осторожный поворот ключа. Мать не встречала меня на пороге, но в её комнате горел свет.

Я проскользнула к себе, а затем позвонила.

— Я дома, — сказала, когда она ответила на первом гудке, и отключилась.

Так проще. Не нужно ничего рассказывать, слушать её наставления, видеть надежду в глазах.

Я хотела спать. Упасть лицом в подушку. Но отправилась в ванную. А когда вернулась, в окно постучали.

Так мог сделать лишь один-единственный человек. Но я не сдвинулась с места. Посчитала, что у меня слуховые галлюцинации.

— Эль, открой, — донеслось тихое снаружи. И я пошла на этот зов. Протянула руку, чтобы распахнуть оконные створки. Ведь там был он, мой Лео. Мой Король.



Таня

Настоящее время

Только он мог сотворить подобное безумство — пробраться ко мне в комнату по пожарной лестнице, а затем — по карнизу. Он достаточно широкий — дом старый, с псевдоколоннами и всевозможными выступами, но всё же.

Это его первая выходка подобного рода. Раньше он такого никогда не делал. По крайней мере, не со мной. С другими… как знать.

— Привет, — легко спрыгивает он внутрь, а я стою и во все глаза смотрю на него. Да, я не видела его четыре года. Да, он изменился.

— Даже не поздороваешься? — терзает мой слух его глухой голос. Такой знакомый, такой родной.

— Здравствуй, Лео, — наконец-то отмираю я.

— Вот ты и выросла, Эль, — улыбается он своей знаменитой улыбкой, от которой барышни нашего района приходили в экстаз. — С днём рождения!

Мы стоим в темноте. Свет горит только в ванной — я так и не успела его выключить. Лео достаёт из-за пазухи цветы и протягивает их мне.

Тюльпаны. Жёлтые или белые — не понять. Но я вижу: они светлые, пахнут свежестью, а не удушливым тяжёлым ароматом роз.

Хрупкие — у одного цветка висит собачьим ухом сломанный листок. Но как-то он умудрился их и не растрепать, и не помять. Все стебли целы и головки, похожие на рюмки с «талией», — тоже.

— Спасибо, — прижимаю осторожно цветы к груди и склоняю к ним голову. Я хочу их увидеть, но пока что просто жадно втягиваю воздух, улавливая их очень тонкий аромат.

Я не готова столкнуться с Королём при свете. Не сейчас. Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. Очухаться от его внезапного вторжения.

Ему двадцать восемь. Будет двадцать девять через несколько месяцев, в августе. За четыре года он ещё шире стал в плечах и, кажется, немного выше, чем я помню. Но, может, мне это только кажется. Такие мелочи с годами забываются.

Больше нет парня в вечных джинсах, футболках, кожаных куртках. На нём костюм. Брюки, пиджак. Светлая рубашка. Голубая? В темноте не понять.

Свет отражается в часах на запястье. Лео и часы? Это что-то новое.

Он… словно чужой. Как модель, сошедшая со страниц глянцевого журнала.

А я стою перед ним босая. В халате на голое тело, с мокрыми волосами, что свисают подсыхающими прядями.

— Как жизнь, Эль? — кажется, он спрашивает, лишь бы задать обычный дежурный вопрос. Как говорится: сто лет не виделись и на фига ж мы встретились. Будто ему нечего сказать, разве что выдавить вот эти ничего не значащие вопросы.