Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где? – насторожился я.
Мальчишки в наших местах редко ходят поодиночке. Обычно группами. Никогда никто не знает, как поведёт себя снег над прожилкой. «В наше время надо за всеми приглядывать» – это указание Большого Цоера относилось ко всем. Вот мама и отговаривала меня утром.
– С той стороны леса, – показал Чойри, – там деревья погуще.
– И прожилок больше, – пробормотал я.
– Хочешь, завтра сходим туда? Поговоришь с ним. Тебе нужен друг твоих зим, чтобы гонять с ним на лыжах. Я-то никуда от талюков отойти не могу.
Я с подозрением посмотрел на Чойри. После того как он показал мне чудо, он стал больше суетиться вокруг меня. Ореховое молоко налил с самого дна, пожирнее. Химмёда аж три ложки бабахнул. Он как будто меня боялся.
– Слушай, Чойри, – сказал я, – я не расскажу учёным о чуде. Не психуй.
– Правда? – вскинул он голову.
– Ну конечно!
– Хорошо… А на ту сторону леса надо нам с тобой сходить. Завтра.
Я кивнул. Никто не мешает мне сходить туда с Чойри завтра. Второй раз. Потому что первый раз я схожу туда сам. Сегодня.
Я пробыл у Чойри до обеда. У меня оставалась всего пара часов до начала занятий. Через час отпустят по домам учёный класс. Они ходят в школу с утра, потому что работают головой, а она лучше варит утром. Мы тоже работаем головой, но руками – больше. Поэтому занимаемся вечером.
Я махнул Чойри на прощание, отъехал немного, дождался, пока он направится кормить своих талюков, а потом двинулся в ту сторону леса, где деревья погуще.
Я поглядывал на лес и думал о том месте, где Чойри нашёл чистый снег. Надо же! Розовый снег проходит через тысячу очистительных фильтров, чтобы стать водой, пригодной для мытья. Для питья нужно две тысячи фильтров! А тут – пожалуйста. Растопил и пей. Хотя, конечно, показатели с этого снега никто не снимал. Но всё равно, где-то там и белый снег, и орехи, и, может быть, даже птицы? Я вгляделся в молчаливые деревья, покрытые розовым снегом: вдруг какая-нибудь птаха возьмёт да вылетит? Из Оранжереи иногда сбегают питомцы. Но не выживают. Чем им питаться тут… талюками? Чойри не даст их в обиду.
А всё-таки интересно, есть ли такое место? Я знаю точно, мне мама рассказывала, что в лесу есть дерево, в котором сто тридцать одно дупло. Это Древо Поветрий. Раньше, давным-давно, когда моих родителей ещё не было на свете, люди, проезжая на лыжах мимо Древа Поветрий, кричали туда разные слова. Чаще всего это были важные, но тайные слова, которыми страшно или запрещено с кем-то поделиться. Слова оставались жить в дуплах. А потом, со временем, стали разлетаться по свету.
В наше время в глубь леса никто не ходит. Кроме Чойри. Говорят, там есть места, которые состоят целиком из прожилок, почти без снега! Верная смерть… Да ещё и мучительная – лучше уж грохнуться в пропасть позади пастбища. Но Поветрия и так летают по свету. И действительно: моя мама часто их слышит.
Поветрия иногда похожи на сказки. Мама мне рассказывала одну, про полярных волков. Красивая… А иногда это просто страхи. Туда не ходи, сюда не езди. Вот такие Поветрия мама ловит гораздо чаще сказок!
Прожилки вокруг меня становились глубже и темнее. Я с опаской озирался. Сколько я еду? Полчаса? Мальчишки не видно. Может, сегодня он не вышел. А может, Чойри показалось… Вдруг там бродил не мальчишка, а взрослый чистильщик?
– Посторонись, эй, там! – вдруг донеслось из леса.
Я вздрогнул, обернулся.
У кромки леса стоял мальчик. В тёмно-синем комбинезоне со множеством карманов, в защитных очках. Он замахнулся и прицелился в меня чем-то, что сжимал в кулаке.
– Не стреляй! – крикнул я.
Он опустил руку и сердито крикнул:
– Я же говорю, посторонись! Ты глухой?
– Сам ты глухой, – огрызнулся я. – Очки сними, увидишь: я на лыжах. Куда мне посторониться? Провалиться в прожилку? Тут как раз – вон какая здоровая.
– А ты хочешь? – спросил он.
Я поглядел на него. Он шутит?
– Ты серьёзно?
– Я подумал, что ты серьёзно, – без тени улыбки заявил он, подходя.
– Да какой нормальный человек захочет провалиться в прожилку?
– А я ещё не понял, нормальный ты или нет, – пожал плечами он.
«Да ты ещё чуднее Чойри, – подумал я, глядя на него. – Чойри тоже хорош, ну и дружка присоветовал».
– Короче, я сейчас доберусь до вон той поляны, – указал я, – на ней развернусь и уеду. Понял? Ты в меня ничего не кидай. Слышишь?
Он промолчал. Просто смотрел на свой кулак, в котором по-прежнему что-то сжимал.
«Сегодня у меня день чудаков», – подумал я и оттолкнулся палками.
Надо быстрее двигаться, а то из-за него ещё в школу опоздаю. Да и кто знает, что у него на уме. Швырнёт ещё в меня тем, что у него там есть.
Я быстро докатил до поляны, ловко развернулся и направился обратно. Парень всё стоял, будто окаменел, и глядел вперёд, на огромную прожилку, куда я чуть не упал по его милости. Он всё сжимал, сжимал, сжимал кулак. А когда я двинулся, он швырнул что-то в прожилку.
Она вдруг полыхнула жёлтым огнём.
– Вали оттуда! – заорал я ему, и тогда он, оторвав взгляд от прожилки, развернулся и отбежал. А на то место, где он стоял, упал горящий кусок то ли бумаги, то ли чего-то ещё, пошипел секунду-другую – и потух.
– Ну ты вообще, – только и сказал я, подъехав, – без шапки ещё. А если б волосы подпалил?
Он не смотрел на меня. Разглядывал пылающую прожилку. Огонь потихоньку утихал. Я тоже уставился на пламя. Красивое зрелище, что и говорить. Как фейерверк. Интересно, что он туда кинул?
– Слушай… – начал я, но закончить не успел.
Парень лёг на живот прямо над прожилкой. Я тут же отстегнул лыжи и шагнул к нему.
Я ни о чём не думал. Действовал автоматически. Это первое, чему учат на уроках безопасности: увидел человека, лежащего над обрывом, – подойди сзади, возьми за ноги, потяни на себя. Некоторые прожилки бывают такими ядовитыми, что пар от них прожигает снег и человек запросто может свалиться прямо в разъедающую жижу.
Про разъедающую жижу я, конечно, не думал. Я и в нормальном состоянии не могу думать о ней больше пяти секунд – страшно становится, а тут…
Короче, я подбежал, наклонился и вдруг сам потерял равновесие, рухнул на снег. Увернулся, чтобы не треснуться лицом о его ботинок, и, к своему ужасу, покатился вбок и вперёд. Но тут же почувствовал на спине его руку. Он схватил меня за куртку, как малыша, и держал.