– Это что, – сказал Мирошник снова. – Припрошлом здесь стоял чуть ли не полк. А резиденция была не здесь, вон там...Здесь что, слишком просто. А там залы, залы!

Когда меня провели по недлинному коридору, я еще успелподумать с усмешкой, что и это влетело в копеечку: так замаскироваться. В любойкоммерческой фирме здоровяки с автоматами выставляют себя напоказ, а здесь ихпрячут, а напоказ посадили чуть ли не старушек со спицами...

Возле двери двое мужчин, очень обыкновенные, разве чторостом повыше обыкновенных, да чересчур массивные от избытка мышц. Я уловил насебе пару взглядов, но ничего не спросили. Мирошник толкнул дверь, мы оказалисьв просторной приемной. За столом обыкновенная секретарша, еще двое мужчинуглубились в свежие газеты.

На той стороне темнела дверь. Возле нее сидел на стуленеприметный военный с чемоданчиком на коленях. Ровный, строгий, с невозмутимымлицом. Черный чемоданчик, понял я. Тот самый, который носят за президентомвсюду, чтобы успел нажать кнопку ядерной войны.

Мирошник кивнул женщине:

– Марина Павловна, я прибыл с товарищем... простите,Виктор Александрович, вы, наверное, предпочитаете «господин»?

– Раньше предпочитал, – отмахнулся я. –Теперь нет.

Женщина улыбнулась одними глазами. Я не видел, когда онавключила переговорное устройство, но из приемника раздался рокочущий голос:

– Да-да, тащи его сюда.

Я изумился:

– И даже не подержать с часик в приемной? Это женесерьезно!

Мирошник хмыкнул, распахнул дверь.

Кабинет президента был классически огромен, стол – сфутбольное поле, со стен высокомерно глядят картины великих, все блещетзолотом, богатством. Любое кресло – произведение искусства, фаберже на фабержесидит и фабержой погоняет, ковры, люстра... Впрочем, он всего несколько дней вроли президента, вряд ли что-то изменил. Это от предшественников. И даже тех,которые назывались не президентами, а генсеками. А то и царями. Все это не мнеоценивать, я не отличу Веласкеса от Шилова, но в кабинете светились экраны двухогромных телевизоров, правда, с приглушенным звуком, на краю президентскогостола монитор, настоящий, громадный, сама коробка компьютера едва заметна средибумаг, блокнотов, серой коробки факса, неужели президент сам... как теперьговорят: тебя послать сейчас или по факсу?

Кречет нетерпеливо покрикивал в трубку телефона. В жизни онвыглядел еще массивнее, чем на телеэкранах. Голова как пивной котел, лицосерое, почти безобразное, а разговаривал с невидимым собеседником с такимверблюжьим высокомерием, что мне тут же захотелось повернуться и уйти.

Он жестом пригласил сесть, злой гримасой добавил, что сейчасзакончит с этим придурком и займется мною.

Я сел, сердце стучит чересчур часто, я на него прикрикнулшепотом, что великие дела творятся не здесь, а в тихих комнатках ученых, влабораториях, и хотя на экранах мелькают то порнозвезды, то президенты, но вистории цивилизации остаются Архимед, Гомер, Сервантес, Достоевский, Кулибин...и редкий прохожий сумет ответить, кто в их времена правил миром и мелькал нателеэкранах.

И все же Кречет выглядел пугающе. Высокий, сложенныйатлетически, широколицый, лицо поковыряно оспой, нос расплющен, как у бывшегобоксера, массивный, как утес на Волге, а когда рыкал в трубку, у меня по кожепроносились стаи мурашек размером с откормленных мышей – голос был ещенеприятнее, чем с экрана телевизора – металлический, словно лязгал затвор, инадменный, словно он уже призвал меня в армию.

В старых книгах о таких говорили: чувствуется врожденнаяпривычка повелевать, я таких заранее ненавидел, даже если те оказывалисьблагородными героями. Единственное достоинство, что монитор – двадцать одиндюйм, зерно – не больше ноль двадцати пяти, клавиатура под рукой, мышкамайкрософтовская. На другом конце стола навороченная аппаратура, словнопрезидент сам умеет попадать пальцем в клавиши, а не только в кнопку пускаракет.

Кречет рыкнул в трубку напоследок, мне почудился на томконце жалобный писк, словно заяц попал под гусеницы танка, а Кречет поднялся,рост намного выше среднего, как и вес – настоящий народный президент, ибо дляпростого народа очень важно, чтобы их глава был выше и здоровее других царей,королей и прочих президентов, здоровее в простом понимании: мощнее, шире вплечах, чтобы чужой президент или король, которому наш будет жать руку, смотрелна него снизу вверх, как пес на человека.

– Здравствуйте, Виктор Александрович, – сказалКречет. Он вышел из-за стола, пошел навстречу с протянутой рукой. – Честноговоря, всегда хотел с вами повидаться!

Рукопожатие его было мягким, вежливым, только слабые инеуверенные люди жмут руку сильно, а по-настоящему сильные в такой дешевойдемонстрации не нуждаются.

– Я вас, честно говоря, – сказал оннеожиданно, – представлял другим. Ученый с мировым именем – это седаяборода, очки, впалая грудь и спина колесом... И животик, естественно, своитуфли не разглядеть... А вы больше смахиваете на тренера по боксу. В среднемили полутяжелом весе.

– Спасибо, – сказал я, этот черт чувствует, чтотренеру по боксу было бы приятно, если бы его приняли за ученого, а ученомувсегда лестно, когда замечают его рост, широкие плечи, квадратнуючелюсть. – Спасибо, это не моя заслуга.

– А чья?

– Родителей, – ответил я, все не мог найти верныйтон. – Я не из тех, кто истязает себя бегом трусцой... А где же карта?

– Карта? – не понял Кречет.

– Ну да. Перед которой отец народов не спит, а думает осудьбах народов.

Кречет расхохотался. Зубы у него были свои, пожелтевшие, какслоновая кость, но ровные и крепкие с виду, как у волка.

– А это!.. Тогда где моя трубка и «Герцоговина-Флор»? Укаждого самодура-диктатора свои привычки. Не курю, а вместо старой картыпредпочитаю экран компьютера. Правда, теперь большая карта тоже понадобится.Дабы охватывать все разом... Уже заказал, завтра повесят. Может быть янесколько смягчу вас, если скажу, что читал все ваши работы по футурологии. Ине просто читал, а могу пересказать. Пару особо задевших глав могу простонаизусть!

Секретарша внесла на подносе две чашки кофе. Еще когда онапоявилась на пороге, я ощутил запах настоящего мокко, из которого арабы наэкспорт не продают ни единого зернышка, а потребляют сами.

– Спасибо, – поблагодарил я. С удовольствиемсделал глоток, прислушался. Кофе был просто сказочный. – За этими зернамидиверсантов наверняка посылаете?.. Как я знаю, в нашу страну, как и в Европу,под маркой настоящего мокко завозят обыкновенный.

Кречет кивнул, глаза из благодушных без всякого переходастали острыми, как лезвия ножей:

– Вот об этом я и хотел с вами поговорить.