– О кофе?

– О настоящем.

– Настоящем мокко, – уточнил я. – Всеостальное...

Кречет сдержанно усмехнулся, но глаза держали меня как наострие прицела:

– Все остальное тоже допустимо... за неимением лучшего.Но если можем получить настоящее?.. Ладно, я солдафон и держиморда, унтерПришибеев...

Я протестующе выставил ладони:

– Простите, я вас так не называл. Вы все-таки человекграмотный, а унтер и есть унтер. Вы тянете больше на Скалозуба, тот все-такиполковник.

– А я генерал, – подчеркнул Кречет. – А тупыхгенералов в нашей литературе нет. Есть беспомощные, как у Салтыкова, но тупыхнет. А я даже читать умею, как вы заметили. Кроме устава читал еще и вашиработы. Знаю, вам за них доставалось... да и сейчас достается. Что ж вы такрезко меняете курс? Во времена Брежнева дрались за восстановление Храма ХристаСпасителя, а теперь, когда вы и ваша партия победили, вдруг отошли в сторону!Даже высказываетесь против засилья церкви?

Я ответил досадливо:

– Я дрался за восстановление храма в условияхдиктатуры. А сейчас, когда победа, когда в наши ряды хлынула мутная волнаполитиков, демагогов, когда в церкви прут и ставят свечи главы правительства,депутаты и все те, кто еще вчера уничтожал эти церкви... согласитесь, дляпорядочного человека просто противно быть с ними рядом. А церковь, сохранивструктуру и кадры, сейчас заняла место коммунистической партии. Если раньше яне мог включить телевизор, чтобы не наткнуться на пропаганду советского образажизни, то теперь обязательно увижу бородатого попа, что учит как жить,кланяться, смиряться, покоряться власти, ибо власть президента от их бога. Этиже попы освящают банки, плотины, заводы, одобряют или не одобряют указы,бюджет, инспектируют армию...

Кречет усмехнулся краешком рта:

– Но сейчас самое время бы собирать плоды!Восстановление храма – ваших рук дело. Ваших и той группки интеллигенции, чтосейчас в стороне. Вас оттерли?

– Я же сказал, сам отошел.

– Гм... Хотя некоторые все же что-то заполучили. Но востальном плодами воспользовались те, кто успел вовремя перестроиться. Какоеподлейшее слово «перестроился»!.. А у нас его употребляли как похвалу. Что заподлейшее время, а?

Я сказал угрюмо:

– Я автоматически выступаю против любой чрезмернойвласти. Это моя натура. Так что не знаю, чем вызван ваш интерес...

Кречет развел руками:

– Да, пора к делу. А суть в том, что в каком состояниинаша страна, знаете. Знаете и то, что всякий президент либо приводит своюкоманду, либо составляет ее спешно уже на месте. У меня команды нет, я победилна выборах, не смейтесь, в самом деле по воле народа. Но я один, почти один. Ивы здесь затем, чтобы согласиться войти в президентскую команду.

* * *

Я отшатнулся:

– Шутить изволите?

– С какой стати?

– Я разрушитель, а не созидатель. Я вам такоенаработаю!

Кречет покачал головой:

– А мне кажется, что мы сработаемся. В конце-концов, вымужик и я мужик...

– Простите, – прервал я, сразуощетинившись, – это вы мужик, если уж так хотите.

Он вздернул брови:

– Да, я мужик... А вы... Ладно, глупости, не спрашиваю,хотя... Опустим это, хотя, честно говоря, любопытно, что вас так задело.

– Да так, – ответил я уклончиво.

Он развел руками:

– Если не трудно, просветите. На будущее. Вдруг ещекто-то обидится. На днях у меня намечается встреча с послом из Испании...

В грубом голосе звучала ирония. Я вспыхнул, но заставилголос звучать так же ровно:

– Вы мужик, как вы сказали. Пусть так и будет. Но в техкраях, откуда я родом, мужиками называло тупое покорное быдло, грубое иленивое.

Он широко улыбнулся:

– Да, но в революцию этих аристократов перевешали,перевешали... Было время. Я думал, их уже не осталось. Вы не из дворян,случаем? Сейчас всяк норовит назваться то дворянином, то графом, а кто понаглей– вовсе князем.

– Казацкому роду, – сказал я, – в отличие отдворянского, нет переводу. Много вы нас в самом деле вешали... и расстреливали,и распинали, и топили с приходом своей Советской власти, но казаки все равнобудут. Гордые, не гнущие спины, настоящие... Так что уж простите, но я немужик. И никогда им не стану.

Он слушал внимательно, лицо было недвижимое, затем примирительноулыбнулся:

– Эк вас задело... Это так говорится. Вы просточувствительны к словам. Даже не как политик, те тоже чувствительны, но только ких нынешнему пониманию, а вы вовсе в корень... Кто ж теперь так смотрит? Тогдаскажем проще: вы – мужчина, и я – мужчина. В том понимании, какое вкладывалосьраньше, а не сейчас. Согласны?

Я уклонился от ответа:

– Почему так уверены, что я смогу работать в вашемсовете?

– Вы созидатель. Но, когда появляются первые ростки,вы, вместо того, чтобы дожидаться плодов, оставляете это другим, а самиломитесь дальше. Потому до сих пор концы с концами сводите едва-едва... Ноникому не завидуете, потому ни язвы, ни нервных припадков. Я вам не предлагаюдолжность министра! Всего лишь советника. Члена команды, который будетвысказывать свое мнение, критиковать, предлагать какие-то варианты. Одна вашаизвилина стоит иного научно-исследовательского института, а у вас этих извилиннаберется, наберется. Глупо с моей стороны упускать такого человека!

Я упрямо покачал головой:

– Я же сказал, я наработаю. Любую команду развалю. Да ине люблю военных, признаюсь откровенно... даже с удовольствием.

– А кто их любит, – фыркнул Кречет. – Толькоподростки да перезрелые дуры из дальних деревень. Но военных в команде небудет. Даже я без погон, как видите. А что о прошлом... кто из нас не бывал вармии?

– Я не бывал, – ответил я с удовольствием.

Цепкий взгляд Кречета пробежал по мне, даже вроде быпопытался застегнуть слишком вольно расстегнутую пуговицу:

– Мне показывали досье. И там была строчка, что выпытались попасть в ряды, но медкомиссия забраковала.

– Было другое время, – отмахнулся я. – Всеже, почему я?.. Есть громкие фамилии из творческой интеллигенции, ну, такие какЦукоров или Козельмович...

Кречет поморщился:

– Это нормальные люди средней порядочности. Длянормальной страны, где хотят жить тихо и мирно, хорошо кушать и беречьздоровье. А у нас страна такая, что... нет, нужны чуточку сумасшедшие.

Мне показалось, что ослышался:

– Простите... средней порядочности? Я думал, чтопорядочность либо есть, либо ее нет...