Леонид сидел молча, иногда вставляя короткие фразы не кместу, сонно тер глаза и украдкой зевал. Сильный и гладкий, как тюлень, с чистовыбритой кожей, почти такой же нежной, как у сестры, он искоса посматривал наИлюшина, но особого интереса к нему не проявлял. Крупный нос ничуть не портилего лицо, а глаза так и вовсе были хороши, и выразителен был рот: уголки четкоочерченных губ загибались книзу, и это придавало лицу Лени выражение чутьусталое, как у много повидавшего в жизни человека. Очень светлые длинные волосыон собирал в хвост, и Лариса шутя подергивала его за этот хвост, а брат в шуткурычал на нее и отмахивался рукой, как тигр лапой.

Эдуард, он же Эдинька и Эдик, встретивший Макара накануне,сегодня держался дружелюбно, как и мать: шутил, выспрашивал впечатления Макарао пансионате, рассказал пару забавных историй о своих знакомых и вообщепроизводил впечатление человека если не обаятельного, то приятного инепосредственного. Несмотря на то что был он самым младшим, держался Эдуард какстарший и пару раз сделал замечание Ларисе. Та, к удивлению Макара, и неподумала огрызнуться.

В ответ на вопрос Илюшина о профессии Эдуарда ЭльвираЛеоновна с гордостью поведала, что в своем относительно юном возрасте Эдик ужестал помощником депутата.

– В двадцать два года Эдик устроился к АнатолиюИвановичу, – сказала она, разрезая на кусочки омлет. – Да, Эдинька?Сколько ты уже работаешь у Рыжова? Год, правильно?

– Чуть больше, – ответил Эдуард, сосредоточенножуя бекон. – Кстати, Макар Андреевич, вам должно быть интересно: мы внашем городе боремся с проблемами…

Макар надел на лицо вежливую улыбку сосредоточенногослушателя – и отключил слух. Он научился этому несколько лет назад, и егоспособность не раз пригождалась Илюшину: достаточно было начать в умедекламировать первые строки выбранного стихотворения, входя в определенноесостояние «глухоты», и спустя пару минут можно было смотреть на собеседника, неслыша его. Илюшин раз и навсегда остановился на «Мцыри», и как только младшийсын Эльвиры Леоновны стал рассказывать о важном социальном проекте, Макар неспешноначал про себя: «Немного лет тому назад, там, где, сливаяся, шумят, обнявшись,будто две сестры, струи Арагвы и Куры, был монастырь»… Этот прием он давноотработал, и уже на слове «монастырь» голос Эдуарда стал доноситься словно быиздалека. Можно было беспрепятственно наблюдать за всеми членами семьи.

«Итак, Лариса, Леонид и Эдуард… Все трое самоуверенны,хватки, напористы. Однако куда интереснее, чем они, хозяйка дома и ее старшаядочь».

Толстушка с грустными глазами, украдкой изучавшая его –Элла, для домашних – Эля, самая старшая и самая тихая из детей ЭльвирыЛеоновны, – суетилась, накладывала ему омлет и бекон, порывалась положитьв тарелку еще и яичницу, но Макар пресек эту инициативу. Наконец она села истала рассматривать его, но как только Илюшин поднял на нее глаза, смутилась,покраснела и быстро нашла себе занятие: принялась собирать со стола грязныетарелки. На поясе ее юбки болтался тканый мешочек, в котором позвякивалиключи, – вероятно, решил Макар, улыбнувшись про себя такому способу их хранения,именно Эля является ответственной за все двери в этом доме.

Была она тихая, уютная, с короткими полными ручками –закатанные рукава рубашки открывали взгляду розовую незагорелую кожу в россыпивеснушек. И лицо у нее было нежно-розовое, в отличие от «фарфоровых» лицродных, а глаза непонятного цвета: то ли карие, то ли зеленые. Пухлые щеки,милая улыбка, быстро появляющаяся и тут же исчезающая, такой же быстрый, какулыбка, немного испуганный и грустный взгляд. Она хлопотала вокруг своих родныхи Макара, и все воспринимали это как должное. Пару раз Илюшин поймалнедовольный взгляд Эльвиры Леоновны – дочь явно сделала что-то неправильно, ноон так и не смог понять, что именно.

Девушка казалась удивительно чужеродным элементом в этойсемье светловолосых, стройных, красивых людей: даже Эдуард, несмотря натщедушное телосложение и прищуренные глаза, производил впечатление смазливогопарня. Она явно стеснялась себя, своего большого полного тела, прикрытогомужской рубашкой на два размера больше, чем нужно, пышной низкой груди, и руки,садясь, прятала на колени.

Позавтракав и поблагодарив хозяев, Илюшин заторопился в своюкомнату. Однако, поднявшись по лестнице, вспомнил, что не узнал о транспорте,которым ему предстояло добираться до санатория, и вернулся в столовую, чтобырасспросить Элю. Приоткрыв дверь, Макар увидел двух женщин, стоявших к немуспиной: Эльвира Леоновна облокотилась на плиту, Эля мыла посуду.

– …так сложно сделать маникюр? – закончила старшаяШестакова начатую фразу. – Посмотри на себя!

Девушка возле раковины сжалась. Макар стоял и смотрел на ееспину – широкую спину в бесформенной уродливой рубашке.

– Я прощаю тебе твою феноменальную лень, из-за которойты стала похожа на беременную козу, – после долгой паузы сказала ЭльвираЛеоновна, и голос ее удивительно контрастировал со смыслом произносимыхслов. – Я с пониманием отношусь к тому, что ты оказалась непригодна кпрофессиональной умственной деятельности и зарабатываешь на жизнь, откровенноговоря, ерундой. Бог с ним! – в конце концов, ты действительно помогаешьмне по дому, и твоя помощь неоценима. Я это признаю, и мы все тебе благодарны.Но, Эля, неужели ты не можешь приложить хотя бы минимум усилий, чтобы выглядетьженственно! Боже мой, хотя бы аккуратно! Пользуйся моими кремами, запишись наманикюр, раз уж к двадцати семи годам ты так и не научилась ухаживать за рукамисамостоятельно, – но только делай что-нибудь! И не смотри на меня, какбудто ты Золушка, которую отчитывает злобная мачеха. Все, что ты сейчас имеешь,Эля, – это твой собственный выбор.

Эльвира Леоновна выпрямилась, и Макар успел прикрыть дверьпрежде, чем она обернулась. Не колеблясь, он нырнул за штору, а пару секундспустя женщина вышла в коридор. Макар услышал вздох, затем – шаги, приглушенныековром, скрип ступенек на лестнице, и только тогда решился выглянуть.

Никого.

Подумав, Илюшин вернулся к столовой, постоял возле неплотноприкрытой двери, прислушиваясь к звукам в комнате. Затем потянул ручку на себяи увидел в приоткрывшуюся щель, что Эля по-прежнему стоит к нему спиной, мояпосуду в раковине.

– Элла, простите…

Она вздрогнула и резко обернулась, чуть не уронив тарелку иподхватив ее в последнюю секунду. Лицо у нее покраснело, на щеках расцвели дваярких пятна и посреди лба тоже было пятно, будто она ударилась.

– Я хотел спросить вас, как мне лучше добраться досанатория, – спокойно сказал Илюшин, делая вид, что не замечает ни красныхпятен, ни слез в глазах. – Мое лечение должно начаться с завтрашнего дня,но я хочу разведать дорогу.

– Вам нужно на остановку восемнадцатогоавтобуса, – с готовностью отозвалась девушка. – Это сразу заповоротом, на Печенежской. А еще там ходит маршрутка, на ней добираться быстрееи удобнее, хотя и немножко дороже. Ехать около двадцати минут, и водительвсегда объявляет, что доехали до санатория. Да вы и не проедете мимо – он жебольшой…