К черту. Думаем дальше. Востоков хотел непрофессионала. Он получил непрофессионала. Непрофессионал намусорил так, что в глазах рябит.

Значит, Востоков хотел, чтобы он намусорил.

Вы болван, Штюбинг!

Все сделано так, чтобы привлечь к этой акции внимание. И человек выбран под эту функцию. Подарок для прессы, готовый национальный герой. Мертвый герой даже лучше, чем живой: жрать не просит.

Владимир любил моменты истины, когда разгадка белым магнием вспыхивает в мозгу. Но сейчас он был ей не рад. Такая разгадка пахла переводом в армию и ссылкой в самый дальний и зачуханный гарнизон. Такая разгадка грозила оттяпать стоящим слишком близко людям не только пальцы, но и головы. В жопу такие разгадки.

Потому что если он, Володя Резун, придет с такой разгадкой к начальству, он получит офигенного пенделя под зад. Начальство в эту оперетту не поверит. Последняя мысль заставила его ударить кулаком в оконный переплет: на то и был расчет Востокова! Ах, как он, наверное, хихикал в свою бороду, составляя этот план! Сколько изящества в этой нарочитой грубости, как тонко это шито белыми нитками!

Он шагнул к столу, еще раз перелистал досье, остановил взгляд на фотографии последних лет… В прямом и даже несколько глуповатом взгляде — фотографируясь на документы, все выглядят глуповато, — ему почудилась насмешка.

* * *

Ужасно обидно умирать, когда уже видно, что ты победил.

Новак лежал, прижимая ладони к горящему животу. Бедром он чувствовал, какая мокрая под ним земля. Кровь уходит быстро. Слишком быстро. Хесс не успеет привести медика.

Ниже по склону кто-то метался в траве и стонал. Наверное, тот хитрый сукин сын, который успел-таки бросить гранату, уничтожившую половину его отделения. Хесс так и не получит с Костюченка свои деньги.

Удивительно, какие глупости лезут в голову перед смертью. Он должен бы подумать о Магде… Они расстались не в добрых чувствах, и этого уже не поправишь.

Он обещал Ивану роликовую доску… Хотел научить Стефана каратэ. Мальчишки вырастут без отца — паршиво…

Но если бы ты мог выбрать, спросил он себя, если бы можно было вернуться на сутки и выбрать — пойти за капитаном и сдохнуть здесь, на этом склоне, или остаться в вонючем лагере и отправиться в другой вонючий лагерь, куда-нибудь в Казахстан, — что бы ты выбрал?

Он не успел ответить.

* * *

«Это не он», — сказала себе Тамара.

Она понимала, что его нет там, внизу, в этом свинцовом аду. Она видела горящего «Бову» и фигурки, срезанные автоматными очередями, и твердила себе: «Это не он».

Очередь за очередью в грязно-зеленую колонну: с каждым выстрелом уменьшается число врагов, увеличиваются шансы ребят внизу и лично его шансы.

Пилот — белая кость войны, он не сидит в окопе, не мерзнет в засаде и не обливается потом на марше, он делает чистую, как многим кажется, работу. Грохот взрывов, свист пуль, кровь, крики, рвущаяся ткань жизни — все это там, внизу, и даже белый хвост «Стрелы» кажется совсем неопасным, если, конечно, она летит не в тебя, и не твоя машина, выходя из повиновения, грянется оземь… Но эта возможность — часть работы, и оставлять ее за кадром, в офсайде сознания — дело привычное.

Рахиль поднялась чуть повыше, осматривая поле сражения.

— Два взвода драпают! Пятая, за мной!

Тамара бросила «Ворона» в погоню за уходящей группой.

Один раз было по-настоящему страшно: когда выпущенная «Стрела» поймала ловушку слишком близко от вертолета. Машина чуть не завалилась набок, Тамара ее еле удержала.

Колонна беглецов налетела на другую, неизвестно откуда взявшуюся крымскую часть. Всего где-то рота. Надо ребятам помочь. Свести численное превосходство советских десантников на нет. Чем их меньше — тем больше шансов у егерей. Пусть хоть у кого-то будет больше шансов. Тамара сделала заход вдоль колонны, следом за Рахилью. Развернулась, пошла в обратную сторону.

«Ворон, ворон, что ты делаешь? — вспомнилось, запелось: — Рою ямку! — На что роешь ямку?»

Шарррах! Вертолет резко ухнул вниз, пилотов тряхнуло. Томительно долгие доли секунды гравитации не было, машину начало крутить. Еле восстановив контроль над взбесившейся машиной, замедлив падение до скорости посадки, Тамара поняла: «Стрела» — и какая удача, что не в двигатель, а в хвост! Что-то было повреждено, винты теряли обороты, машина раскачивалась из стороны в сторону… Все, полетали. Садимся. Вон на тот холмик, и дай Бог, чтобы повезло мордой к дороге — еще постреляем…

Сотрясение… Скольжение полозьев по траве… Уф-ф, остановились… Если бы не шлем, можно было бы утереть пот.

— Стреляй, Рита! Стреляй, Ритуля, милая!

Вертолет затрясло от выстрелов авиапушки. Тамара не сразу ухватила закрепленные под панелью «МАТ» и дополнительный магазин: руки дрожали.

Бегут сюда. Ну уж нет. Второй раз ни за что вы меня не возьмете, лучше пулю в башку.

Она выпрыгнула из вертолета, перекатилась, сняла автомат с предохранителя. Не давать им поднять носа, чтобы Рита могла стрелять по колонне.

Очередь из «МАТ» опустошила магазин за секунду. Идиотка, у тебя что, патронный завод здесь? Режим «стрельба одиночными». Шлем высунулся — по шлему! А не высовывайся…

«Когда больше крыть нечем, пилот кроет МАТом», — шутили в войсках.

В бою что-то внезапно и сильно изменилось. Тишина… Оглохла? Контузило?

Нет. Вертолет Рахили исправно шумел, садясь у дороги. Она с ума сошла? Или ее подбили? Почему стихла стрельба?

Тамара со всей скоростью, на которую была способна, подползла к вертолету.

— Что случилось, Рита?

В глазах стрелка и подруги стоял туман усталости.

— Они только что сдались. Наши передали по радио прекратить огонь.

О’Нил расстегнула подбородочный ремень и сбросила шлем. Каштановая коса вырвалась на свободу. Рита встала из кресла, шагнула на землю и обняла Тамару, смеясь и плача.

…Кровь и копоть — вот что такое война вблизи. С высоты птичьего полета все выглядит гораздо безобиднее. А внизу — кровь и копоть.

…Она не обращала внимания на приветственные крики, обращенные к ней. Она вырвалась из леса цепких мужских рук — ее собирались качать, надо же! — она пробиралась среди всей этой толпы, страдающей и ликующей, мимо медбратьев с раскладными носилками и раненых, уложенных рядком на земле, советские вместе с крымцами, мимо выстроенной в затылок колонны пленных и белобрысого унтера, переписывающего их пофамильно в блокнот, мимо горящих БМД, мимо похоронной команды, складывающей трупы в пластиковые мешки, мимо остывающих «Воевод», мимо грузовика Тойота, в который сносили трофейное оружие и боеприпасы, мимо седого полковника Кронина и троих пленных офицеров, мимо, мимо, мимо — пока ее не окликнули по имени.