Арт ждал вопроса.

— Допустим, я тебе поверил, — сказал Резун. — Допустим, ты — действительно обычный ротный из четвертого батальона горно-егерской бригады. Обычными ротными мы не занимаемся, но в порядке исключения я тебя выслушаю. Когда ты вышел на контакт с Востоковым?

Артем следил за прихотливой игрой дымной пряди, рождающейся на красно-сером столбике пепла.

— Когда ты вышел на контакт с Востоковым?!

Тамара в «Пьеро» была одета в красное платье и серый жакет… Где она? Что с ней?

— Отвечай, скотина! Почему вдруг замолчал?

— Передумал…

У советского капитана были серые глаза, а рисунок радужной оболочки напоминал изморозь на стекле.

— Не самый подходящий момент, — сказал он. — Понимаешь ли, друг мой, я как раз решил выслушать тебя внимательно, и не стоит меня разочаровывать.

— Знаю. У тебя есть газорезка.

— Не в ней дело.

— И это знаю. Вы не занимаетесь простыми ротными. Если ты притащишь в Москву простого ротного, что с тобой будет?

— Ты что, меня пожалел? — Владимир засмеялся. — Ты себя пожалей!

— Оснований не вижу. Простой ротный отправится в лагерь для военнопленных.

— Вот тебе! — Резун продемонстрировал тот же жест, что и майор Лебедь. — Никакой ты не военнопленный, понял? Это — советская территория, а ты — изменник Родины, статья шестьдесят два, расстрел. Если тебя пожалеют — десять лет. А пожалеют тебя, если ты согласишься сотрудничать.

— Иди в жопу.

— Выбирай выражения. Там, куда ты попадешь, тебя могут понять очень буквально.

— Хорошо, тогда иди в пизду.

Оплеуха отбросила бы его влево, если б не наручники.

— Я пытаюсь тебе помочь, — умело дозируя злость, сказал спецназовец. — А ты играешь героя. Знаешь, как ломаются такие? С треском. Тебя выпотрошат, как цыпленка. Есть масса способов, и перебирать их будут, пока не найдут нужный. Но к тому времени ты будешь уже никакой. Полуидиот со сгнившим от всякой химии нутром, не говоря о прочем.

— Так что ж ты вокруг меня пляшешь вместо того, чтобы применить все эти безумно эффективные методы?

— Да потому что жалко мне тебя! Жалко мне дурака, которого втянули во все это, а потом вышвырнули, как использованный гондон.

— Жалко у пчелки в попке, товарищ капитан. Речь идет о твоих драгоценных погонах. Ты крутишься тут, пытаясь понять, что я такое и сколько стоит моя шкура. Потому что обычному ротному, которого втянули, использовали и выбросили, полагалось бы уже подыхать от отчаяния и валяться у тебя в ногах. Но у людей разный запас прочности. Может, у меня он чуточку повыше? Или меня, как и тебя, научили разным таким штукам? Кто я такой — спецагент, валяющий дурака, или дурак, валяющий спецагента?

— Ты — просто дурак. Досье агентов выглядят иначе.

— Ага. Так выглядят досье простых ротных. У каждого крымского ротного на чердаке валяется краповый берет, чего уж там. Я — самый типичный капитан форсиз, типичнее некуда.

— Час назад ты пел по-другому.

— Час назад ты мне не верил.

— Я и сейчас тебе не верю, сволочь. Тебя взяли в дело, чтобы ты засыпался, попался, запел и впутал в это КГБ. Ты — обманка, пустышка, нулевой вариант. И молчишь ты только потому, что набиваешь себе цену, разве не так?

— Браво, маэстро! Значит, ты потерял вертолет ради того, чтобы захватить пустышку? Поздравляю! Да за пустышку тебе не то что майора — полковника дадут!

Резун снова ударил его по лицу. На этот раз — для симметрии? — по левой щеке, так, что он долбанулся головой о батарею. Носом опять пошла кровь.

Спецназовский капитан оттолкнулся ногой от стены, отъехал в центр комнаты, закурил и задумался.

После второй сигары капитан Владимир Резун принял решение.

Черт с ними, с майорскими погонами. В следующий раз.

В Москву пленник попасть не должен.

План действий, на удивление простой и изящный, сложился быстро. Варламова в него лучше не посвящать: еще решит рискнуть и связаться с этой фальшивкой. А если у него не выгорит, на кого он укажет как на главного виноватого? Отож.

Держать его в бессознательном состоянии. При наличии шприца из индивидуального пакета и бутылки «Смирнофф» сделать это было очень просто.

Верещагин, увидев иглу, попробовал сопротивляться. Резуну не понадобилась даже помощь сержанта Ныммисте. После инъекции он подождал минут десять и, убедившись, что мертвi бджоли не гудуть[2], покинул кабинет.

Хорошая легенда для продажи была готова. — Задачу облегчило то, что большая ее часть была правдой. А еще задачу облегчила неожиданная помощь капитана Берлиани.

* * *

— Это мы еще посмотрим, — прорычал Князь. — Ну-ка включи эту холеру, штабс!

— Ваше благородие, — тоном возражения произнес Хикс. — Я не знаю, как к этому отнесется полковник Кронин…

— Чихал я, сигим-са-фак, на полковника! Это не полковник выволок меня с того света на Эвересте, ясно?

Хикс ругнулся и включил советскую рацию.

— Вам за это врежут по голове. И мне тоже, — печально сказал он. — Не стоит так поступать, Георгий.

— А как стоит, ребята? Как стоит? — Берлиани сжал кулак. — Вы слышали, что сказал этот? — Небрежный кивок в сторону советского полковника. — Пока мы будем искать Кронина, спрашивать разрешения, то да се, Артема отошлют в Москву. И все.

— Да почему обязательно в Москву? — недоумевал Хикс. — Colonel Yefremov очень хочет домой, поэтому вешает нам на уши дерьмо, чтобы мы поскорее его обменяли. Все очень просто. Скальпель Оккама.

— Расшиватель Оккама, — буркнул полковник Ефремов.

— What do you mean?[3]— вскинулся морпех. — Что ты хотел сказать, а?

— Ара, генацвале. Догадайся с трех раз.

— Откуда он знает фамилию? — спросил Берлиани у круга егерей. — Откуда? Откуда ты знаешь фамилию?

— От верблюда, — съязвил полковник. — Читал в приказе. Черным по белому. Передать. Капитана. А. Точка. Верещагина. В руки. Гэ. Рэ. У! — каждую фразу полковник подтверждал тычком пальца правой руки в ладонь левой. Словно расставлял точки в приказе. — Ты знаешь, что такое Гэ-Рэ-У, кацо? Или тебе рассказать?

— He’s got you[4], — тихо сказал Хикс. — Он понял, где на тебя можно давить.

Полковник не расслышал его слов, но общий смысл просек и решил дожать.