Он ухнул в воду, ушел с головой, но почти сразу коснулся ногами скользкого дна, заросшего не то илом, не то гнилью. Главное, сил хватило, чтобы оттолкнуться и выплыть.

Поток был узким.

И неторопливым.

Плохо, что без берегов — Кохэн нащупал лишь гладкие стены тоннеля, уходящие вверх, — но рано или поздно русло обмелеет. Или же уйдет на глубину, и тогда Кохэн рискует присоединиться к числу пропавших без вести. Об этом он старался не думать.

Сбросив отяжелевшую куртку и ботинки, Кохэн поплыл.

…Гаррет сам позвонил.

Не то чтобы это было удивительно или совсем уж несвоевременно, но Мэйнфорд только выбрался из душа. Холодная вода — не самое лучшее средство, чтобы успокоиться.

А он должен был.

…кому и зачем?

…долги — для людей, Мэйнфорд же не человек. Большей частью не человек. Люди не способны слышать, как гудят водосточные трубы, зажатые в каменных губах плиты. И как сама эта плита, не выдерживая гудения, стонет, вздыхает, расползается новыми трещинами.

Как хрипит река.

И запертые под тоннами камня ключи наполняют ее силой.

Город слишком устал. От мертвого железа. От водосточных шахт, выдолбленных в камне. От магии, которую накладывали, пытаясь силой спеленать натуру его. Город почти готов очнуться.

Стряхнуть путы.

Стереть глупцов, поверивших, будто бы он безопасен… землетрясением? О да, это будет и землетрясением тоже, потому как сама земля переполнилась силой.

…и Зверь знал, что так бывало прежде.

Ему, прожившему многие жизни, было знакомо это: земляные валы, поднимавшиеся один за другим. И многоэтажные дома, что сталкивались друг с другом, трещали, осыпались. Они уходили в разломы, когда целиком, когда частично, под плотью каменной своей погребая жильцов.

Он видел и реки, вышедшие из берегов.

И воду, что лилась в разломы и, пролившись, вскипала. Падающее небо, что сотнями молний уязвляло разошедшуюся землю.

Огонь и вода — бодрящая смесь.

Но пока город держался. Из последних сил, на упрямстве одном, на привычке ли повиноваться, на собственном ли страхе исчезнуть.

…Мэйнфорд бы понял, где искать масеуалле, но позвонил Гаррет.

— Я так и думал, что найду тебя дома, — сказал брат. И голос его звучал взволнованно. — Только что беседовал с матушкой… она вне себя… Мэйнфорд, неужели так сложно…

— Приезжай, — сказал Мэйнфорд, и Зверь зевнул, скрывая усмешку. — Нам есть о чем поговорить.

Он ждал, что Гаррет откажется, но тот обрадовался:

— Замечательно, что ты готов к разговору. Буду через четверть часа.

Четверть часа — это много. Достаточно, чтобы выбросить из головы Нью-Арк с очередною его грядущей катастрофой, которую Мэйнфорду предстояло предотвратить. Знать бы еще как… Зверь знал, но отвернулся. Зевнул выразительно.

Что города? Им случалось и прежде гибнуть.

Людей он и вовсе не был склонен жалеть.

И ладно.

Четверть часа — чтобы убрать лужи с пола. Смахнуть локтем испарину со старого зеркала, убеждаясь, что Мэйнфорд больше человек, нежели Зверь. Одеться.

Выйти.

Тельма сидела, забравшись с ногами на кресло, и дула на ладони.

— Дай мне, — Мэйнфорд перехватил руки. — Почему ты сразу не сказала, что я…

Зверь стыдливо отвернулся.

— Ничего страшного.

Красная кожа. Волдыри. И боль.

— Само пройдет, — Тельма попыталась руку забрать. — Ты как?

— Пока в себе, — Мэйнфорд не был целителем. Нет, ему преподавали основы, как и всем полицейским, но одно дело — силовым потоком улицу перекрыть, и другое — работать с тончайшими нитями силы. — Гаррет приедет. Я хочу с ним поговорить.

Нити не отделялись. Сила не желала расставаться с частью себя. Она свивалась жгутами, выворачивалась. Издевалась. И выглянувший Зверь вздохнул: что толку от этой силы, если она не способна помочь?

Зверь вот умел лечить раны.

И если бы Мэйнфорд ненадолго уступил тело… всего на пару мгновений.

Мэйнфорд уступил.

— Ты ведь видел? — Тельма замерла, когда то, что еще недавно было Мэйнфордом, лизнуло раскаленную ладонь. — В ее памяти. Ты ведь был со мной там…

— Был.

— И видел?

Зверь не ответил. Не сразу. Он зализывал раны, убирая боль и красноту, он был заботлив и даже нежен. Он остался бы рядом с Тельмой…

…ну уж нет.

…пятнадцать минут — не так и много.

— Скорее осознавал, — Мэйнфорд выпустил руку. — Как ты с этим живешь?

Риторический вопрос. А краснота на ладонях тает. Интересно, получается, что смена личности влечет и физиологические перемены, причем почти мгновенные. Прежде Мэйнфорд за своей слюной особых целительских свойств не замечал.

— Мне уйти?

— Скорее выйти. На кухню, — он плюнул себе на ладонь. Слюна как слюна… хотя, сдается, техники были бы рады получить образец. И не только техники. Похоже, при случае Мэйнфорда всего на образцы пустили бы. — Оставь дверь приоткрытой…

Она приподняла бровь.

Удивлена?

— Я не хочу, чтобы и ты исчезла, — Мэйнфорд поморщился: ей следует рассказать, но в машине он чувствовал себя недостаточно стабильным, чтобы заговорить о Кохэне. — Просто постарайся держать себя в руках. Что бы ты ни услышала.

— Полагаешь, услышу много нового?

И на этот вопрос Мэйнфорд не стал отвечать.

— Чаю-то сделать можно? И поесть бы… хотя бы сахару. У тебя сахар в доме имеется?

…сахар нашелся. И заварка. А чайник, обласканный желтым щупальцем силы, закипел почти мгновенно. Тельма, глядя на этакое откровенное нарушение правил — все же боевая магия для использования в бытовых целях предназначена не была, — лишь хмыкнула.

— Что с Кохэном?

Братец опаздывал, что, впрочем, было ожидаемо.

— Он убил человека, — не самая подходящая тема для чаепития. — Так мне сказали. Девушку.

Тельма сидела, положив руки на стол ладонями вверх, и любовалась чистой гладкой кожей.

— Он вырезал ей сердце. И съел. Частично.

— Интересно…

Она тоже не поверила?

— …когда он только успел? — Тельма вытерла руки о рубашку. — Мы отсутствовали не так долго… минут десять. От силы пятнадцать. Когда вернулись, его уже не было. Потом эти разборки… с полчаса ушло. Еще полчаса до заправки. А там тебе уже сообщили, как я поняла?

Верно.