Саша хотел уточнить, что за тайна существует между Алиской и ее дядей, но тут заговорил Грибков.

– Ладно, – сказал он. – Допустим, что Матвей – предатель. Бойцовы – мерзавцы. Но нам-то с вами что делать?

– Как – что? – Саша даже удивился. – Бежать!

Отец Феодор покачал головой:

– Сначала заберем клад. Я не оставлю им сокровище.

– Оставь эти мысли! Не мудри! За этот клад уже Валера голову сложил.

– Вот именно. Поэтому и не оставлю эту затею. Валера погиб по вине этих людей.

– Почему ты так в этом уверен?

– Но это же случилось на их даче, верно?

– И ты тоже там был!

– Да, был. И благодаря этому мы смогли с Валерой объясниться. Наконец все недопонимание, которое стояло между нами, было заглажено. Мы с ним поговорили, и все разъяснилось.

– Но как получилось, что ты до сих пор жив, а он нет?

– Когда я уходил, он был в порядке. Мы договорились, что он ничего не скажет Бойцовым о том, что узнал от меня. И что встретимся мы уже в Хворостинке. Валера тоже должен был приехать сюда, чтобы помочь мне разобраться с этой семейкой. Когда он не приехал к назначенному времени и в назначенное место, я понял, что с ним случилось что-то плохое. Уверен, что они каким-то образом узнали, что мы с Валерой снова вместе, и убили Валеру, чтобы лишить меня его поддержки.

– Но…

– Проклятые Бойцовы! Мой арест был подстроен ими же. Нет, не оставлю! Я должен добраться до этих сокровищ первым. И вы мне в этом должны помочь!

– Так уж и должны?

– Они же собираются присвоить их себе! А мы с Валерой собирались вернуть народное достояние назад в музей. Неужели вы позволите свершиться несправедливости?

– А много там сокровищ? Просто интересно знать.

– На многие миллионы… долларов! А может, и десятки миллионов!

Саша с Грибковым помолчали. В головах у обоих крутилась одна и та же мысль. В таких случаях лишних свидетелей, как правило, в живых не оставляют. Надежды на то, что семейка Бойцовых с ними поступит как-то иначе, ни у кого из пленников не возникало. А еще им чисто по-человечески очень хотелось отомстить противным предателям, спутать все их злодейские планы.

– Мы тебе поможем.

А отец Феодор еще и подлил масла в огонь праведного гнева, рассказав правду о том, как очутился за решеткой.

– Меня ведь подставили с этой девчонкой. Я ее и пальцем не тронул. И ни одна из женщин в нашем поселке не могла бы пожаловаться на чинимую над ней обиду и насилие.

– Так уж и ни одна? А говорят, женщин ты к себе в опочивальню для задушевного разговора и исповеди регулярно приглашал.

– Приглашал. Разговаривал. Но больше ни-ни.

– Неужели ни разу?

– Как бы я мог предать своего друга, своего Валерочку? Изменить ему – и с кем, женщиной?! Нет-нет! О таком я и помыслить не мог.

– Так вы с Валерой?..

– Мы с ним любили друг друга. Ни с кем другим мне не было так хорошо. И ему со мной тоже.

О нет! Еще и это!

– Так ты, отец Феодор, из этих?

– Да, я такой. И принимаю себя таким, каков я есть.

– То-то мне в нашей епархии отказались объяснить причину, по какой ты покинул лоно своего бывшего прихода. Вроде бы нареканий по службе у тебя не было, карьера развивалась стабильно и даже не без успеха. И вдруг – раз! И тебя отстранили от служения.

– Много еще в нашей системе косных и недалеких людей, привыкших жить по старинке.

Саше стало смешно.

– По старинке – это согласно заветам Священного Писания?

Но отец Феодор не был настроен сейчас вести теософский диспут. Его куда больше волновали сугубо земные задачи и их решение.

– Теперь вы знаете всю правду про меня и мою ориентацию и понимаете, что меня попросту оклеветали. Бойцовы использовали Алиску в качестве подсадной утки, а потом заставили девчонку написать на меня донос. Она то ли из страха, то ли из желания угодить своему женишку, в которого втюрилась по уши, согласилась на эту подлость. И я отправился за решетку. Но не это было самое страшное. Хуже всего было то, что Валера поверил во всю эту галиматью, которую говорили про меня и Алиску.

– Валера приревновал тебя!

– Он так страдал! Конечно, он старался ни перед кем не показывать виду, но я-то его знал лучше других. А когда он стал избегать меня, то я сразу понял, что дело плохо. Он ни разу не написал мне в тюрьму, не пришел на суд. И даже после моего побега, когда я искал встречи с ним, он всячески от нее уклонялся.

– Почему? Если он тебя любил?

– Так ведь я же предал нашу с ним любовь, так он думал. И страдал!

– Я понял, – медленно кивнул Саша. – Он боялся встречи с тобой не потому, что ты был его врагом. Он избегал этой встречи, потому что боялся, что ты снова сделаешь ему больно.

– Мой малыш, он всегда был таким нежным. Но я твердо решил, что достучусь до него.

– Значит, на дачу к Бойцовым ты приехал для того, чтобы в последний раз попытаться убедить своего друга в том, что любишь его?

– Да! И мне это удалось! Как только я взял его за руку и взглянул в его глаза, ничего даже говорить не пришлось. Он все понял сам. Понял, что я люблю его и никогда бы не предал ни с Алиской, ни с кем бы то ни было другим. И вот мы с Валерой снова могли быть вместе, словно и не было этого страшного времени, когда я был в одном месте, а он в другом, но нет, не судьба.

– Но в тюрьме ты был не один.

– Верно, вслед за мной туда же прибыли и все