— Да когда бы ты успел его изучить?

— Основные черты сразу видно. Ты не из тех, кто отсиживается в углу. И если, с одной стороны, это ценное качество, то с другой — очень даже неудобное, потому что за тобой нужен глаз да глаз, особенно в экстремальных ситуациях, когда и так оба глаза заняты.

Лиза не стала повторять своего обещания, что постарается… Что именно? Не прийти на помощь другу? Да, для нее это была задача не из простых, если вообще выполнимая. Так что она молча уставилась в лобовое стекло, всеми своими мыслями снова устремляясь к Борьке. Где он сейчас, как и с кем? Тревога и ревность продолжали терзать ее, не зная усталости.

— Так… кажется, мы им глаза таки намозолили, — заметил Антон, когда такси впереди них вдруг притормозило и свернуло к обочине.

— И что будем делать?! — встревожилась Лиза.

— Проезжаем мимо. Это все, что нам сейчас остается. Выйти из такси среди леса — эти орлы все равно не выйдут, особенно Чернов, ибо что им делать, если они отпустят машину? Значит, подождем их у въезда в Дымки. И если они там в ближайшее время не появятся, то мы вернемся чуть назад и проедем к тому лесному отелю, что есть у тебя на карте. Но в любом случае нельзя им сейчас дать понять, что они нас хоть сколько-нибудь интересуют. Ты сейчас попрыгай как-нибудь, что ли, или руками помаши, только не показывая им лица. Пусть обратят внимание, что в машине женщина, это должно их немного расслабить.

Пользуясь тем, что в машинах открыты окна, Лиза сделала лучше. Водитель такси даже отшатнулся, когда из проезжающей мимо машины до него донесся визгливый женский крик:

— Ты как лучше хотел, да?! Лучше для кого?! Как всегда, для себя, любимого?! Надоело!

— Точно заметили, — с усмешкой сказал Антон, в зеркало заднего вида наблюдая, как водитель что-то говорит своим пассажирам, оглянувшись через плечо и вначале указав пальцем на проехавшую машину, а потом им же покрутив у виска. — Молодец! Теперь даже если они нас заметят у въезда в Дымки, то это не должно их насторожить. Подумают, что снова скандалим.

12

Как бы Таня ни заявляла, что готова к любым условиям жизни, но уже на второй день заикнулась, что неплохо бы перебраться в город. На что Борис совершенно твердо ответил, что этот вариант пока даже не рассматривается. Таня не стала настаивать, но даже не пыталась скрыть, что ей здесь не нравится. Борис носил воду из колодца и помогал ей по дому, когда она решала за что-то взяться, но слишком простой обстановки в доме скрасить не мог, а еще молодая женщина откровенно скучала. Каналов на телевизоре было всего десять, интернет даже на Борькином телефоне хромал, а на ее аппарате его и вовсе не было, а книги читать, как Борис понял, она не любила. С Машкой тоже занимался в основном Смоляков: рассказывал сказки и даже смастерил ей маленький кукольный домик, где в роли самих кукол выступали перевернутые книзу «юбочкой» цветы с насаженной на ножку бусинкой вместо головы. Машке нравилось, она была в восторге! Особенно когда дядя Боря пытался иллюстрировать этими куклами свои сказки.

— Много ли ребенку нужно для счастья? — улыбался Борис, наблюдая за девочкой.

— Я тоже многого не прошу, — у Тани помимо ее воли надулись губки. — Но чувствую здесь себя как в какой-то пустой коробке.

— Танюш, в квартире у тебя было бы ненамного больше развлечений, чем здесь. И потом, совсем недавно ты была согласна на все, лишь бы вы с Машкой были в безопасности.

— Да я и теперь согласна. Прости! Ты прав. — Таня вздохнула, кинув на Борьку такой взгляд, что без слов становилось ясно: одним из поводов для грусти является отсутствие его внимания к ней. Но тут вариантов не было. Чтобы избежать провокаций с Таниной стороны, Смоляков прикидывался гораздо более больным, чем был на самом деле: если шел к колодцу, то пошатывался, если делал что-то дома, то медленно, будто через силу, не забывая периодически хвататься за бок. Машка его жалела, старалась чем-то помочь. Да она и вообще вилась вокруг него, чем вызывала Танино раздражение, которое та пыталась по возможности не показывать. Однако Смоляков все успевал заметить. Но зато сама Таня к нему больше не льнула, лишь высказывала свои опасения по поводу его раны и заикалась, что неплохо было бы съездить хотя бы в больницу.

Он отмахивался: «Пройдет, надо только отлежаться!» И «отлеживался»: закрывшись в своей каморке, общался с Петровичем — благо для этого общения хватало и смс, порой достаточно длинных. Кроме того, им удалось один раз пообщаться с глазу на глаз, когда Борис заказал «доставку продуктов», и Петрович под этим благовидным предлогом приехал сам, сумев выкроить время для дальней дороги. Наконец-то посмотрел на Борьку, за которого беспокоился все эти дни, забрал часть документов и на всякий случай сделал слепок со злополучного ключа. Общались они возле машины, за оградой, недолго, но продуктивно. Петрович раскопал какой-то скандал с похищенной подростком из дома сапфировой брошью. Кража из сейфа попала на камеры, и тринадцатилетнему парню пришлось признаться, но дальше следы терялись: украшение было спрятано мальчишкой в тайнике за городом, из которого бесследно исчезло. Борька не рассматривал ювелирку в лесном сейфе, но яркий синий камень оттуда сам бросался в глаза, так что запомнился ему, и он был уверен, что это та самая брошь. Но как получилось, что довольно взрослый и вполне вроде бы разумный подросток выкрал вещицу из дома, чтобы куда-то отдать? Петрович и тут получил информацию от старых сослуживцев, сумевших узнать о ходе следствия: всему виной оказалась сетевая компьютерная игра, в которой каждому из играющих была отведена своя роль. Уличенный в краже мальчишка вначале долго отмалчивался, так что пришлось подключать психолога. А потом, когда его все-таки вынудили заговорить, он с фанатичным блеском в глазах пытался объяснить взрослым, что он «провалил задание» в каком-то «бою», после чего должен был «принести жертву», чтобы остаться, иначе ему грозила «игровая смерть», а то и реальный несчастный случай. Последнее, как ни странно, тревожило мальчишку гораздо меньше первого, потому что игра затягивала не на шутку, события в ней развивались порой очень стремительно, и оказаться в самый разгар событий за бортом ему казалось намного мучительнее, чем, к примеру, сломанная нога или тяжелое отравление. Да, подтвердил Петрович,