Я снова и снова задаю себе эти вопросы. Почему я не послушалась своих врачей? Что же заставило меня подумать, что я сама могу назначать себе лечение? Я бы не променяла мои препараты на гомеопатические, если бы знала, что стоит на кону. Я не пытаюсь выступить против гомеопатии. На самом деле врач-гомеопат успешно вылечил меня, когда у меня обнаружили туберкулез в 1969-м. Я верю в то, что поддержание равновесия во всем организме и выведение токсинов помогают оставаться здоровым, и я практиковала это на протяжении многих лет. Это работало, когда я была молода. Но с возрастом у меня появились тяжелые хронические заболевания, в лечении которых не обойтись без традиционной медицины, и вряд ли гомеопатия смогла бы помочь мне в этом случае. Если бы только тогда я не прерывала прием выписанных мне лекарств… Ах, опять это «если»! Если, если… Такое, казалось бы, маленькое решение имело такие тяжелые последствия.

Будучи по натуре оптимистом, я захотела узнать, как я могу это исправить. Если бы только был способ вернуть к жизни мои почки! Но мне сказали, что способа исправить негативные последствия того, что я сделала, нет. К декабрю 2016 года мои почки функционировали максимально плохо – всего лишь на двадцать процентов. «Это означает смерть?» – спросила я, зная очевидный ответ на этот вопрос.

В этот ужасный момент признания собственной вины и, конечно, сожаления я узнала об Эрвине кое-что замечательное. Он никогда не упрекал меня за мою ошибку ни словом, ни взглядом. Он отнесся к этому лояльно, с добротой и пониманием. И важнее всего то, что он был решительно настроен помочь мне пройти через все это и остаться в живых.

Раньше мне казалось, что решение можно отложить на более поздний момент. Но из-за того что показатели жизнедеятельности снижались все быстрее и быстрее и мы теперь играли наперегонки со временем, выбора больше не оставалось – трансплантация почки стала единственным спасением. Мне сделали повторную колоноскопию, чтобы определить, остались ли раковые клетки в моем кишечнике, и – о, чудо! – результаты оказались «чистыми». Так как теперь не нужно было беспокоиться о выборе из двух противоречащих друг другу методов лечения (иммуностимуляторы или иммунодепрессанты) и у нас была почка Эрвина, мы могли начать процесс подготовки к трансплантации.

Мы с Эрвином очень внимательно подошли к выбору швейцарской клиники, где будет проводиться операция: было несколько хороших вариантов. Мы выбрали Университетскую клинику Базеля, поскольку ее нам посоветовали друзья и проверенные специалисты. А еще у меня было предчувствие, когда я посетила это место в первый раз. Здесь я почувствовала себя в безопасности. Нам понравились сотрудники, все показались нам профессионалами, и мы были полностью уверены в докторе Юрге Штайгере, специализирующемся на моей проблеме; докторе Гюрке, моем хирурге; и в Томасе Фегеле, координаторе, который был всегда в курсе всех деталей.

Пока они присматривались ко мне, я тоже присматривалась к ним. И меня впечатлило то, что я увидела. В кабинете доктора Штайгера было что-то теплое, человеческое: фотографии его детей и фермы, которая, как оказалось, имела для него особое значение, потому что на ней был изображен горный район – родной дом его матери и ее семьи. Он сам казался таким счастливым, жизнерадостным и позитивным, даже когда мы обсуждали серьезные вещи. Это зацепило меня в нем. Его отношение к жизни вселяло в меня веру. Когда он посмотрел на меня, мне показалось, что он видит человека целиком, а не только его болезнь.

Подготовка к пересадке почки – это огромная ответственность как для реципиента, так и для донора, и самые важные шаги предпринимаются задолго до того, как хирург делает первый надрез. Великодушное решение Эрвина отдать мне одну из своих почек было первым шагом в длинном и сложном процессе получения разрешения на операцию. С 2000 года в Швейцарии почти половину всех трансплантатов-почек получали от живых доноров. В этом случае человек добровольно отдает один из своих органов тому, кто в нем нуждается. Однако здесь действуют строгие правила. Вначале живым донором мог стать только родственник по крови, родитель, родной брат или сестра, ребенок. До 1991 года супруги или друзья не могли быть донорами друг для друга.

Да, было важно, чтобы почка Эрвина мне подошла. Обширные медицинские тесты должны были подтвердить нашу совместимость. Но процесс получения разрешения на операцию также включал в себя и психологическую оценку ситуации: нужно было пройти через серию психологических тестов для установления душевного состояния Эрвина. Почему он хочет быть донором? Какие у нас отношения? Как он принял такое решение? Как он справляется с напряжением? Это лишь малая часть вопросов, на которые ему необходимо было ответить.

Собеседование никак нельзя было обойти, и именно во время него врачи порой узнавали о тех, кто дарит орган по неправильным соображениям. Они упомянули о жене фермера, которая отдавала почку своему мужу, только чтобы подать на развод после выписки из больницы. Ее мотив заключался в следующем: «Я выполнила свой долг и теперь ухожу от тебя навсегда». По ее соображениям она использовала свою почку, чтобы откупиться и получить свободу.

В глубине души я спрашивала себя, а вдруг кто-нибудь подумает, что дар Эрвина – своего рода сделка. Невероятно, но, несмотря на то что мы уже столько лет были вместе, некоторые люди все равно были склонны верить, что Эрвин женился на мне из-за моих денег и славы. Что же еще может хотеть молодой мужчина от женщины постарше? Мы с Эрвином знали, что это не так, и не обращали внимания на слухи. Они нас нисколько не беспокоили. Но в моем уязвимом состоянии эти слухи сводили меня с ума. Эрвина же они нисколько не волновали: он думал только обо мне. Поговорив с Эрвином, врачи решили, что он отдает почку не из-за финансовой выгоды и что он в курсе всех связанных с этим рисков. Эрвин точно знал, что делает. Он всегда знает, что делает: он в принципе такой. Его предложение отдать мне свою почку – это величайший дар, дар любви.

После медицинского осмотра врачи подтвердили то, что я знала на протяжении нескольких лет – Эрвин был в отличной форме. На самом деле его здоровье было настолько крепким, что его биологический возраст отставал от настоящего (но мне-то до тех пор не казалось, что он моложе меня, потому что у него и по сей день привычка выключать везде свет и закрывать двери перед сном, прямо как у настоящего старика!). Я шутила, что благодаря почке Эрвина я смогу участвовать в марафоне.

Медицинские тесты, которые проводили врачи, включали проверку многих параметров. У нас с Эрвином одинаковая группа крови (вторая), и это было хорошим началом. Но были также и другие важные параметры. По моим словам все это может показаться простым, но мы еще были обследованы на предмет совместимости тканей. Этот параметр показывает, сколько антигенов донор передаст реципиенту. Также делается перекрестная проба, при помощи которой можно предположить, как реципиент отреагирует на новую почку. Положительная перекрестная проба – плохая новость, потому что это означает, что организм реципиента будет отторгать новый орган и трансплантация станет невозможной. Мы прошли все тесты, и у нас была хорошая основа для успешной трансплантации.

Между тем нам с Эрвином важно было оставаться здоровыми. Все, что я могла слышать, это тиканье часов. Я не могла позволить себе тратить силы, энергию и мужество. Конечно, я волновалась. А вдруг будет еще одна отсрочка или, не дай бог, очередная проблема? Я ведь не становилась моложе. Мы почувствовали облегчение, получив новость о том, что можем ждать операции. Я чувствовала полную готовность и в прямом смысле слова начала отсчитывать дни.