К июлю мои почки так ослабли, что доктор Бляйш назначил более частые процедуры диализа. Эта идея мне совсем не понравилась. «О, нет-нет-нет, – сказала я ему. – Я не собираюсь провести остаток жизни прикованной к этой машине». Не так я себе представляла свою жизнь.

Но токсинов в моем организме становилось все больше и больше. Я не могла есть. Весь мой живот покрылся прыщами. Я выживала, но не жила. Думаю, так и происходит, когда умираешь: ты просто медленно угасаешь, день за днем. В буддизме смерть – это то, что нужно принять. «Я больше не молода», – подумала я. Еще несколько лет назад я бы сказала: «О, я не хочу умирать, потому что не знаю, что ждет меня впереди». В моем возрасте я чувствовала, что получила то, за чем пришла на этот свет. Когда живешь так долго, впереди тебя уже мало что ожидает. Если почки откажут и придет время умирать, я приму это. Я немного устала. Я воссоединюсь со своей мамой и сестрой. И все будет хорошо. Пора так пора. Мы рождаемся и умираем. Я была готова принять это.

Я не отвергала мысль о смерти. Мне всегда было любопытно, что же ждет меня там, в загробной жизни. Но меня волновало то, как я уйду. Одним из преимуществ жизни в Швейцарии было то, что эвтаназия в этой стране легализована. В случае признания неизлечимо больного пациента находящимся в здравом уме врач может выписать ему препарат для смертоносной инъекции. Но пациент должен ввести его себе собственноручно. Как я понимаю, путь открыт, ты просто делаешь укольчик или выпиваешь препарат, а затем, улыбаясь, отходишь в мир иной. Это казалось безболезненным способом решения болезненной проблемы. Есть несколько организаций, которые предлагают услуги по содействию в этом процессе. К ним относятся Exit и Dignitas.

Я зарегистрировалась в Exit. Просто на всякий случай.

Думаю, именно тогда Эрвин стал осознавать, что моя смерть реальна. Он очень переживал по этому поводу, очень не хотел терять меня, не хотел, чтобы я ушла. Он сказал, что не хочет никакой другой женщины и не хочет другой жизни. Мы были счастливы, и он готов был сделать все, чтобы мы были вместе.

В этот момент Эрвин шокировал меня, сказав, что хочет подарить мне одну из своих почек.

Я с трудом смогла в это поверить тогда, и даже сейчас мне иногда кажется, что я до сих пор не могу в это поверить. Я была ошарашена этим предложением. Потому что любила Эрвина. Сначала я пыталась отговорить его от такого серьезного и необратимого шага. Он был молод. Почему он должен идти на такой риск ради того, чтобы старая женщина прожила на несколько лет дольше? Он знал, что с одной почкой можно жить. Но что если что-то случится с ним? Вдруг у него однажды возникнут проблемы с этой почкой? «Дорогой, ты молод. Не стоит ставить под угрозу свою жизнь. Подумай о своем собственном будущем», – упрашивала я.

Но Эрвин уже принял решение. И когда он думал о своем будущем, он думал обо мне. «Мое будущее – это наше будущее», – говорил он. И его нисколько не беспокоило то, что ему самому однажды может понадобиться почка. Он верил, что дающему воздастся. «Если ты отдаешь, то получаешь», – говорил Эрвин, уверенный в том, что сама вселенная позаботится о нем.

Я плакала, когда мы сидели в гостиной и держались за руки, вглядываясь в озеро. Несмотря на то что врачи не обнадеживали меня относительно пересадки почки, я хотела верить, что это возможно и что это произойдет. В тот момент я испытала чувство, которого в моей жизни так не хватало с тех пор, как со мной произошли все эти медицинские неурядицы – инсульт, вертиго, рак и теперь вот это.

Это была надежда.

[37]

Оставаться живой и здоровой означало только одно – проходить процедуру диализа. Я знала, что это нужно делать. Это единственное, что оставалось. И все же мысль о том, что мне придется проводить столько времени прикованной к этой машине, делала меня несчастной. Когда я совершила ознакомительный визит в клинику, то сразу же предупредила своего врача: «Я пришла только посмотреть на оборудование». В палате для диализа я увидела эту штуковину – R2D2, – которая скорее напоминала машину из «Звездных войн». И эта штука будет замещать мои почки. Хочу ли я этого, спрашивала я себя. У меня не было выбора. Нет, конечно, мне этого не хотелось – мне просто приходилось это делать. Вот таким было мое первое знакомство с аппаратом для диализа в больнице Цолликона в Швейцарии.

В первый день пребывания в клинике врач показал мне место на груди, куда он собирается ввести катетер, чтобы затем подсоединить его к аппарату диализа. Моей первой реакцией на это были слова: «Ну вот… Я не смогу носить глубокое декольте, потому что там у меня будет дыра!» Может, я и была больна, но все же оставалась Тиной, которая и сейчас не перестает думать о моде и красоте. Мне сказали, что я должна следить за тем, чтобы на месте ввода катетера не было заражения, потому что там будет открытая рана все время, пока я буду проходить процедуру диализа. Были еще и другие правила: пить меньше жидкости и избегать контактов с больными людьми.

Палата диализа была светлой и неукрашенной (нет, конечно, я не имела ни малейшего желания украшать ее), а мебель была из серого пластика, что позволяло держать ее в чистоте. Самой заметной деталью этой комнаты был свистящий звук, исходящий от помп в момент, когда они были подключены к пациентам. Я испытала тот же самый свист внутри себя во время перекачивания жидкостей через мой организм во время диализа. Ощущение было таким сильным, что оставалось со мной на протяжении нескольких часов после процедуры. Такое же чувство испытываешь после купания в океане. Как будто волны продолжают ритмично ударяться о тело и удаляться от него.

Некоторые дни были получше, чем другие. Если в процессе очистки из меня выкачивали слишком много воды, я чувствовала слабость и усталость после процедуры и говорила об этом медсестрам, когда шла на следующий сеанс.

Не могу сказать, что мне нравилось приходить в клинику или что я с нетерпением этого ждала, но я просто привыкла находиться там. Думаю, медсестрам я нравилась, потому что они ожидали, что Тина Тернер будет вести себя как звезда, высокомерная и разбалованная, как они сами говорили удивляясь. Другие пациенты обычно жаловались, и это понятно – ведь они были больны и плохо себя чувствовали. А я еще пыталась шутить над собой. Я чувствовала, что мне не на что жаловаться – муж отдает мне свою почку, и я так благодарна ему за это! Я не переставала напоминать себе, что мне повезло, что я не обречена, несмотря на то что список болезней, казалось, становился все длиннее.

На протяжении следующих девяти месяцев кресло для диализа стало центром моей жизни. И тут помогал привычный распорядок дня. Знание того, что ожидает тебя каждый раз, когда ты идешь в клинику, делает сам процесс менее удручающим. Я научилась подбирать удобные вещи из мягких тканей и часто погружалась в крепкий сон на протяжении первых двух часов, так как чувствовала слабость и сильное недомогание. Когда я просыпалась, Эрвин и Дидье (наш домоуправляющий, милый человек, который умело, легко и со знанием дела поддерживает наш дом в порядке) были рядом со мной, если мне хотелось компании. Я занимала себя книгами, которые всегда были под рукой, а остальную часть времени пребывала в своих фантазиях.