допоздна нетрезвые обитатели слабоосвещенной улицы. Видимо вечер не задался, вместо звона бутылок и сумеречной ругани, две фигуры суетились и что-то трясли. Валя остановилась, поправила очки и пригляделась. У ступенек магазина, на грязном, холодном асфальте лежал закадычный друг Рыжего — Семеныч. Два собутыльника поливали и тормошили его изо всех сил.

— Вставай братан! Харэ валяться! — кричал высокий в ухо лежащему приятелю.

— Лей на него, кажись, траванулся, — добавлял второй.

Валя подошла ближе.

— Давай мать, замантуль че нить, вишь, Семеныч дышать отказался, че с ним твориться?! — промямлил высокий мужик с фингалом.

— Что же с вами сделаешь негодники?! Сами себя убиваете!

— Базаром делу не помочь! Да, он синий уже, как причесон Мальвины! — тряс Семеныча заботливый друг.

— Ой, ой, ребятки. Дайте пульс нащупаю, ведь медик я все-таки!

Валя прижала пальцы к багровой шее Семеныча, пульс вяло шевелился.

«Скорая в деревню быстро не доберется, капельницу тоже не достать. Молиться, Господь милостив!» — хлопала по щекам «Героя асфальта».

Повернулась в сторону востока, опустилась на колени, прикрыла глаза:

— Господи Владыко, ты светишь, как солнце всем одинаково, не каждый из нас принимает Твой свет, многие прячутся. Услышь меня недостойную, исцели от страсти, прости грех, Твоему созданию неразумному, дай ему вернуться в лоно церкви Твоей, пробуди ото сна сердце!

Валя еще стояла с закрытыми глазами, как ее за плечо уже трясли, она обернулась. Семеныч прочно сидел, но его рвало и выворачивало наизнанку.

— Очухался, он, очухался! Благодари мамашу, это она! — ликующе голосил друг, помигивая набухшим фингалом.

— Ну, как здоровье, заправиться может, налить?

Семеныч продолжал эвакуировать желудок и лишь отмахивался от вопросов.

— Не до вас ему! Как в норму придет, водой напоите, — с трудом поднялась с колен Валя, — пойду я домой, ночь скоро.

Шагала по дорожке и раскатывала в мыслях прошедшую ситуацию, как свежее тесто для выпечки: «Отчего Господь попускает развратиться до предсмертного состояния, но по просьбе возрождает душу из прижизненного пекла? Отчего любит прошения от своих созданий? Не от бесконечной любви ли это? Почему не делится этим бисером с каждым, а лишь с просящими?»

За спиной парил Селафиил, радовался мыслям подопечной и решил немножко помочь:

— Благодать попирается закрытыми сердцами! Прошение — это распахнутая дверь, осознание немощности души и источника благ.

Валя ощутила ответ и остановилась у калитки забора, затем впервые со времен забытого детства, поклонилась и ответила своему ангелу:

— Благодарю тебя святый за вразумление!

Жертва

Маша собиралась в школу, Валя готовила завтрак после пары часов сна, свободных от ночной молитвы.

— Бабушка! Там кто-то у нас на пороге.

Сняла фартук и выглянула в окно. На ступеньках сеней, сидел Семеныч. Заметил Валю за шторкой и поднялся, сигналя рукой.

— Господи Иисусе, чего он в такую рань? — поторопилась открыть дверь.

— Здравствуй, матушка! Пусти в дом?

— Утро доброе Семеныч, заходи, раз пришел, мы завтракать собрались, ежели желаешь, присаживайся.

— Не откажусь от чайка. Час как сижу, не хотел будить, ух-х холодрыга.

Валя налила чай:

— Как голова, самочувствие?

— Бывало и хуже, — улыбнулся Семеныч, хлебнул из дымящейся чашки, кашлянул и произнес, — принес я тебе благодарность, за вчерашнее. Вот, от сердца, не откажи мать! — поставил на стул большущую сумку.

— Да что ты, разве меня нужно благодарить? К Господу тебе, а не ко мне.

— Э-э-э нет! Не откажи, раз помогла, прошу принять.

— Ну как скажешь, что там притащил? — согласилась Валя.

Раскрыла сумку. Внутри стопкой лежали старые иконы, писаные маслом на досках, в киотах и рамках.

Валя улыбнулась:

— Откуда ж такое богатство?

— Да понимаешь, бабка у меня померла, когда в наследство осталось, а я, вишь, не умею с энтим добром, потому тебе во владение принес.

— Благодарю Семеныч, а сам ты как, без молитв дома?

— После вчерашнего решил я Валя завязать, вот как раз, думал тебя просить, чтобы научила ты меня, давно хочу причаститься, а страшно, боюсь!

— Все мы грешные, а нет такого греха, которого Господь не простит!

— Так может, того?! Сходим на службу?

Валя удивилась, но не подала виду и стала копошиться на книжной полке:

— Держи, вот тебе молитвослов, читай, где закладки, и приходи в воскресенье утром.

— Ну лады мать, понятливая ты.

Семеныч вышел, а Валя принялась разбирать иконы. Оттерла пыль, открыла каждый киот по очереди, и в одном обнаружила старый тетрадный лист с красивым почерком:

«21.06.1956

Позавчера умерла Федора Кузьминична, складываю ее иконы в кладовку. Оставила бы, да муж пристыдит. Скоро начнем ремонт в ее комнатке. Любила она очень одного святого. Не знаю, кто изображен на той иконе, но положу эту запись дневника за нее, останется на память о свекрови.

Вернулись с Семеном от врача. Все плохо! Видимо, не смогу родить, дурой была в молодости, ох какой же дурой!

Святой! Если ты есть, помоги!»

Валя прочла и улыбнулась, от умиления капнула слезинка, прямо на лист:

— Значит родила! — поцеловала икону святого Феодора Стратилата и поставила на полочку в красный угол.

В воскресенье посетили церковь с Машей и Семенычем, отец Григорий исповедовал и причастил. После «ухода в завязку» Семеныча, он и его спасительница стали главной темой сплетен у деревенских баб. Последние оставшиеся собутыльники скрежетали зубами при встрече с Валентиной и обещали отомстить за пропажу уже третьего закадычного друга по вине Вали. По словам соседки, Марья — самогонщица терпела убытки и собиралась отправиться к знахарке для ворожбы на