— Я кричала пока не охрипла. Нас заметили уже в темноте и вытащили, мама… умерла прямо там, в овраге, а папа, совсем немного не доехал до больницы, — девочка вздохнула и затихла на мгновение.

— После того как мне сняли гипс, ноги срослись. Но я стала видеть по ночам кошмары, чувствовать родителей во сне, и наяву. Винить себя. Если бы не та лисица, разве я позвала бы… — Маша подняла голову, и смахнула запястьями слезы.

— Но это еще не все. Однажды я очнулась от очередного кошмара возле кровати тети. Вокруг темнота, она спит, а я стою и не понимаю, как я попала туда, в ее комнату. Утром рассказала ей, мы записались к врачу, меня обследовали, пила таблетки, ничего, не помогло. Может быть, поэтому тетя так невзлюбила меня. Я боюсь! Приступ иногда повторяется, боюсь спать, боюсь ночи, особенно когда в комнате одна.

— Как же тебе тяжело! — прижала к груди Машу, — постарайся принять мысль, вины твоей нет в смерти родителей, мы не знаем когда, и кого Господь призывает! Да, вот, например, люди, лишенные ума, они ведь совсем не понимают, что творят, а Господь иногда делает их жизнь образцом душевной чистоты, не подвергаются они страстям, а значит и грешить не могут. Скорбящий по плоти перестает грешить, значит и у тебя появилась эта болезнь, может быть попустительно, провидя твое будущее, кто знает, что бы с тобой произошло, если бы не болела. Иногда это бывает ради борьбы с болезнью, чтобы стать победителем! Лечить, конечно же нужно, обязательно съездим с тобой, у меня есть врач, старый коллега, расскажет, что и как принимать.

— Изо всех сил стараюсь, но не могу, считаю себя виноватой, может мне в церковь с тобой пойти бабуль?

— Помолиться хорошо, только чувство вины и покаяние — это разное, когда винишь себя, значит осуждаешь, терзаешь себя за то, что переступила порог дозволенного, и за этой границей мучит совесть. А покаяние — это изменение себя, отвращение от греха, а ведь ты не совершала греха, чтобы каяться в нем. Спроси себя Машенька, сознательно хотела ты чтобы беда произошла? Если винишь себя в том, что ты плохая, за лисичку, за аварию, старайся прекращать помысле сразу же, можно дойти до уныния, а там и бесы рядом, а из их лап ой как сложно выбираться.

— Спасибо. От беседы мне легче, постараюсь бабуль.

Послышался скрип калитки, Валя обернулась, входил отец Григорий, шутя подмигивал, а в руке нес небольшую корзинку:

— Приветствую тебя Ивановна! Ой, да ты не одна, здравствуйте девушка! Вот зашел проведать Валя тебя, как здоровье? Некогда встретиться, а в храме сама знаешь, времени и поговорить тоже нет.

— Слава Христу, все хорошо у меня. Сидим, радуемся жизни, так сказать, беседуем, да вы тоже к нам присаживайтесь, поведайте мудрое слово.

— Ой, некогда, корзинку от жены тебе передать, пирожки она испекла. А я бегу, отпевание, опаздываю. Да, вот от меня тебе подарочек, проездом гостил у меня друг старый, в монашестве он сейчас, сам четки плетет, подарил. А мне и не нужны, у меня их больше дюжины, хочу тебе передать, ты молитву любишь, знаю.

Отец Григорий вытащил из сумки бумажный сверток и вручил Валентине.

Развернула бумагу, внутри лежали черные плетеные четки с пятью позолоченными бусинами и крестом.

Пять словес

Тем же вечером, после нежданного подарка, когда Маша уже уснула, Валентина готовилась к Иисусовой молитве, по совету отца Григория. Триста узелков казались массивным, увесистым правилом, поэтому решила ограничиться тремя кругами вместо вечерних молитв.

Села на низкую скамеечку, и приступила:

— Господи Иисусе Христе помилуй мя, Господи Иисусе Христе помилуй мя, — тихо произносила вслух, пальцы шагали вперед, узелок за узелком.

Ум начал сбегать от призывов, ему хотелось размышлять о Маше, о разбитой утром любимой кружке мужа, о новом почтальоне и об остальных интересностях жизни, но Валя упрямо тянула узелки и возвращала непослушную мысль.

— Господи Иисусе Христе…

После первых двух кругов источник помысла немного поддался, упорство одержало маленькую победу.

— Господи Иисусе Христе помилуй мя.

Тогда разум отыскал новую лазейку: «А что это ты неполную молитву читаешь? Где грешная, где Сыне Божий?».

Валя ответила: «Апостол свидетельствовал — Хощу пять словес умом моим глаголати, неже тьмы словес языком!»

Продолжала:

— Господи Иисусе Христе помилуй мя.

Тогда помысел решил подсказать:

«Все внимание на низ живота, туда, туда, сейчас потеплеет…»

Валя не отвечала, но продолжала труд. Отец Григорий, советовал перемещать внимание на сердце, поэтому через несколько сотен решилась продолжить еще.

— Господи Иисусе…

В первую ночь молитва не шла, ум необузданно прыгал в разные стороны, отказываясь цепляться за слова, из сотен узелков пробились внутрь только десять-двадцать, оставшиеся ускользнули в пустоту.

Во вторую и третью неделю дело постепенно пошло к улучшению. Тянулись четки и месяцы, пока Валентина научилась крепко хватать за хвост убегающую мысль, держать внимание на духовном сердце, молиться умом. Оказалось, что знаний не хватает, пришлось попросить отца Григория раздобыть нужные книги. Читала много, по теме и около нее, о «Калабрийском монахе», о «Триадах», «Страннике» и много, о чем еще, постепенно молитва пошла.

В одну из ночей сидела с закрытыми глазами и двигала четку за четкой, в полной тишине и внешнем молчании, мысль работала как стрелка часов. Сердце растопилось от первого круга, от второго горело и жаждало Христа, искало благодати. После месяцев упорства, чтения и труда сердце наполнилось до краев, залилось безмолвной радостью.

Несколько дней жила полученным, встречала Машу из школы, в которую отправил ее Василич, ходила в магазин, убиралась во дворе, а сама светилась и изливала любовь на каждого встречного.

В один из тех дней возвращалась домой с кладбища, проходила мимо магазина. На скамейке, как всегда, засиживались