Слезы ей не помогут.

Таннис заставила себя подняться. Она осмотрела колодец, который ничуть не изменился, разве что оковы белесого подземного мха добрались уже до края. Кладка слегка треснула, посыпалась, но ворот уцелел, и ржавая цепь выглядела достаточно прочной, чтобы удержать ведро. Оно рухнуло в черные глубины с громким лязгом.

Колодец, как и камеры, нашел Войтех.

И темная вода, кисловатая на вкус, отдавала металлом. Войтех утверждал, что колодец спускается до самых подземных источников, тех, что питают реку. Но в отличие от реки источники были чисты, а вода – вполне пригодна для питья.

Ведро поднималось тяжело, скрипел ворот, цепь накладывала виток за витком, роняя пыль ржавчины, а холодная разъеденная сыростью рукоять норовила выскользнуть из рук. Но Таннис, все еще всхлипывая – обида истаяла, но не отпустила вовсе, – держала крепко. Сама эта борьба, пусть бы с колодцем, ведром и воротом, странным образом возвращала силы. И когда наполненное ледяной водой ведро стало на краю колодца, Таннис выдохнула.

Лицо умыла.

Напилась до боли в зубах – ледяная, сладкая… знакомая такая по вкусу вода.

Хорошо. Все у нее получится, и… Грента она достанет, если не сама, то… есть Кейрен. Он ищейка, и сдавать своих нехорошо, но Грент – не свой. Он чужак. И скотина. Но не просто скотина, а та, которая делает бомбы…

Кейрен ждал, сидя на прежнем месте. Вот только обличье сменил. И Таннис от удивления едва ведро из рук не выпустила. Нет, она, конечно, слышала, что псы на такое способны, но… слышать – это одно, а вот своими глазами.

Кейрен поднялся и потянулся.

Здоровый какой. На собаку и вправду похож, на борзую, из тех, что на ипподроме за зайцами носятся. Только эта борзая размером с пони. И в чешуе. А по спине иглы торчат, точно грива.

– Это и вправду ты? – Таннис поставила ведро и подошла к клетке, осторожно, бочком.

Пес сел и склонил голову набок. Оскалился.

Смеется?

Похоже. Морда вон какая, длинная, тощая и нос с горбинкой, ну точь-в-точь как у борзой.

– А потрогать можно?

Кейрен просунул нос между прутьев.

– Не укусишь?

Фыркнул. И вновь оскалился. Точно, смеется. А хвост у него длинный и с кисточкой. Таннис протянула руку, стараясь, чтобы пальцы не дрожали.

– Я… я просто никогда раньше…

Морду покрывали иглы, вроде и металлические, но мягкие. Таннис провела по ним кончиками пальцев, и иглы поднимались вслед за прикосновением, пальцы они слегка покалывали, но было не неприятно, скорее уж щекотно.

– Извини, что я на тебе сорвалась. – Таннис погладила широкий лоб и дотянулась до острых ушей. – Просто… все пошло не так.

А глаза у него прежние, человеческие. И в них Таннис видится тень сочувствия. Кейрен прижимается к решетке, позволяя коснуться шеи. Ромбовидные чешуйки, наползающие одна на другую, прогибаются под прутьями. Мягкие. И теплые на ощупь.

– Тебе не больно?

Кейрен покачал головой. Иглы острые, и Таннис, уколов палец, ойкнула, сунула в рот. А Кейрен вздохнул и сел. Длинный хвост его обвил лапы, и кисточка смешно повисла.

– А почему ты вдруг решил… ну… облик сменить?

Приоткрыв пасть, он выдохнул. И облачко пара рассеялось в воздухе.

– Замерз?

Кейрен кивнул.

– Прости, я… принесла одежду. И одеяла надо посмотреть. Я вроде и старалась их выветривать, чтобы не плесневели. Сама не знаю почему… кому они нужны уже? Все умерли… впрочем, тебе вряд ли интересно.

Пес слабо зарычал, и Таннис села рядом с клеткой. С человеком разговаривать сложнее, человеку приходится доверять, а как верить, когда все вокруг враги? Пес же…

– Пить хочешь? – Она отошла за кружкой и, зачерпнув, протянула Кейрену. Воду он нюхал долго, кривился, но все же решился попробовать.

Забавный.

И Таннис, просунув руку между прутьями, дотянулась до кисточки. А Кейрен хвост отдернул и спрятал. Уставился этак с упреком. И по чешуе дрожь пробежала.

– Одеяла, помню… сейчас.

Очередной тайник, устроенный Войтехом – Таннис не была уверена, что знает обо всех его схронах, – уцелел. И старый сундук, окованный широкими полосами железа, выглядел почти так же, как шесть лет тому. За прошедшие годы он ничуть не полегчал. Вытаскивать пришлось, упираясь обеими ногами в стену. И то сундук выползал медленно, со скрежетом и скрипом. Одеяла, пересыпанные чернотравником, превратившимся в прах, но не утратившим своего резкого едкого запаха, уцелели. Таннис вытаскивала их по-одному, кое-как отряхивала и несла к жаровне. Конечно, от сырых одеял толку немного, но над жаровней они просохнут быстро, а там…

Кейрен, вернувший прежнее человеческое обличье, наблюдал за ней, не делая попыток заговорить. Но надолго его не хватило.

– Эти подземелья… они большие? – спросил он и добавил: – Конечно, если это не тайна.

– Не тайна. – Таннис наполняла жаровню кусками угля. Запасов его, по уверениям Войтеха, должно хватить на несколько дней, а там придется идти к докам, ловить баржу. – И да, большие… огромные.

И сама Таннис не знает, насколько огромные.

– Их построили люди?

– Люди.

Под уголь Таннис сунула бумаги и щепу. Промасленная веревка, которую Войтех использовал вместо фитиля, лежала на месте. И Таннис отпилила кусок, растрепала волокна, чтобы горели лучше.

– В древние времена. В совсем древние… еще до вас… когда только появились в мире… до смуты… и до пожара. Войтех говорил, что после пожара ваши ушли за реку и там начали отстраивать город. А Нижний людям бросили.

– Может, и так. Я не слишком хорошо историю знаю… жаль.

– Мерзнешь?

– Мерзну, – не стал отрицать Кейрен и зябко повел плечами. – Я… вообще плохо холод переношу.

– А я слышала, вы голыми на снегу спать можете.

Таннис не без труда сдвинула жаровню с места. Подтащив ее как можно ближе к решетке, она предложила:

– Грейся.

– Спасибо, – отказываться Кейрен не стал и, протянув руки к углям, блаженно зажмурился. – А на снегу… мои братья могут.

– А ты?

– А я нет.

И снова воцарилось молчание. Тишину нарушал треск пламени, далекий, но меж тем явный голос воды, которая давным-давно обжила нижние ярусы подземного города. Шелест осыпающегося камня и собственное дыхание Таннис.

– Это место нашел Войтех. – Она вдруг поняла, что если будет молчать, то вновь расплачется, а плакать на глазах у ищейки унизительно. Не нуждается Таннис в его жалости.

– Войтех – твой друг?

– Был… когда-то.