Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мирно звучащая беседа тут же затихла.
– Что это значит?
Хафиз смотрел холодно и даже почти бесстрастно – но это было обманчивое спокойствие: ледяная ярость копилась внутри, чтобы вылиться в концентрированный яд при более подходящем случае. А Доминик замерла на месте, широко открыв глаза. И ей нечего было ответить, потому что визирем, встречи с которым она добивалась, оказался Халиб.
Она успела заметить, как при виде неё у него дёрнулась бровь. Но лишь на мгновение – он тут же отвернулся, будто не узнал её, и теперь нарочито внимательно рассматривал небольшую статуэтку на полке.
– Какая наглость! – осторожно взглянув на него, быстро произнёс Хафиз и сделал знак стражам. – Врываться туда, где тебе запрещено быть!
Те схватили Доминик за руки и поспешно набросили на неё чадру, чтобы поскорее вывести из комнаты. Но она и не сопротивлялась – она уже прочла свой приговор в мимолётном взгляде визиря и знала, что бессмысленной попыткой вырваться лишь порадует его сердце.
– Несомненно! – равнодушно ответил тот евнуху, будто происходящее его не касалось. – Невежественных слуг и женщин нужно наказывать. Непокорных надо запирать или учить, чтобы не смели перечить. А строптивых излечит только плётка.
– Обещаю – больше она отсюда никогда не выйдет и не посмеет нарушить ничей покой!
Халиб, не смотря на него, кивнул, а Хафиз низко поклонился и ненадолго вышел из комнаты – но лишь для того, чтобы Доминик не казалось, что она легко отделалась.
А ей и не было легко – на душе стало так тяжело, будто с высоты скалы её внезапно скинули на землю. Но она не смотрела в пол, а гордо подняла голову, больше не пряча взгляд.
Поглядев в непокорные глаза, Хафиз с размаху ударил её по лицу.
– Отведите обратно, и без моего разрешения не смейте выполнять ничьих просьб!
Озлобленные стражники поволокли её и бросили в гарем, негодуя, что из-за неё рассердили господина. Камила ждала у входа и, поняв, что всё прошло не по плану, изумилась:
– Неужели не получилось?!
– Я даже не успела извиниться, – сказала та правду, не решаясь всё же добавить, что узнала визиря.
– Что ж… Тогда тебе придётся доказать свою кротость самому хозяину. Не расстраивайся, он скоро приедет!
Но Доминик эта новость порадовать не могла…
Остаток дня она провела у окна в попытке что-нибудь придумать. Со стороны она казалась тихой и спокойной, и даже смиренной. Но чем бесстрастней она казалась снаружи, тем сильнее были чувства внутри. Её разрывало это состояние: желание двигаться и что-то делать и одновременно – невозможность так поступить! Как будто жизненный огонь, желающий пылать, закрыли под непробиваемым колпаком, где ему не развернуться.
«Мучение!», – стойко сдерживая рвущиеся слёзы, думала она.
Упершись лбом в деревянную решётку окна, она пыталась сквозь прорези увидеть хотя бы клочок свободы побольше. Но они были так малы!.. Что доставляли только страдание невозможностью вдохнуть настоящий мир – огромный, разнообразный и живой.
Она просунула сквозь них пальцы и замерла. Но внезапно отдёрнула руку – в одном месте прорези показались ей странными. Она присмотрелась: небольшой кусочек был подпилен, и она сразу вспомнила странный ночной скрежет, на который раньше не обратила внимания!
«Неужели здесь кто-то был?», – не поверила она. Сердце учащённо забилось, дыхание стало неровным, а ненасытные глаза продолжали искать ещё и ещё какие-нибудь признаки того, что она не сошла с ума!
Осмотрев одно окно, неспешно, чтобы не привлекать внимания наложниц, она перешла к другому, и к третьему. Но они не были столь же примечательными, и она вернулась к первому. Оно находилось напротив её обычного места у колонны и именно у него она в эти дни наблюдала за тем соглядатаем, которого как-то заметила у стены. Более и в нём теперь она не смогла найти ничего нового, но снова и снова проводила пальцем по подпиленному месту, будто оно, впитавшее прикосновение своего создателя, могло дать ответ – будет ли ей помощь или нет. Она понимала одно – если неизвестный и появится опять, то лишь ночью, а, значит, надо было набраться терпения…
Наступил вечер, и она всё больше нервничала. Когда же наложницы улеглись спать, она тоже для виду положила голову на ковёр. Она и так практически потеряла сон, потому ей не нужно было заставлять себя не спать. Но больше всех её беспокоила Камила – та легла рядом и продолжала потихоньку что-то рассказывать. Даже когда она затихла, Доминик терпеливо выждала ещё время, чтобы проверить – точно ли она заснула. И, только убедившись, что все уже спят, осторожно поднялась.
Подойдя к кувшину и сделав вид, что пьёт, в тусклом лунном свете она рассматривала спящие группы наложниц в разных местах зала. Те спали, не шелохнувшись, и она повернулась к окну. Она понимала, что, может, никто и не придёт. Но пока шанс был, она должна была ждать, прячась за шторами, чтобы никого не спугнуть…
Уже и месяц скрылся за облаками, когда через несколько часов её ожидание, наконец, было вознаграждено – недалеко послышалось шуршание. Зашевелились осторожно отодвигаемые ветви, и к окну кто-то подошёл.
Доминик приподняла штору и едва различила в темноте мужчину. Заметив её, он прислонился к прорезям, пытаясь всмотреться в лицо. Осмотр его успокоил, и он прошептал:
– Джохар?..
Она успела удивиться, но тут же поняла.
– Ты – один из тех, кто меня сюда привёл? – почти неслышно произнесла она.
– Да, я Тахир. Это я посоветовал Ризвану не отдавать тебя за гончара – от мужа уйти сложнее, будут искать. А если бежать отсюда, то поищут и перестанут. Тем более, хозяин пока в отъезде.
– Сомнительная доброта… – настороженно шепнула Доминик, вспомнив неприступность белого дома. – Отсюда выбраться невозможно.
– Вот, возьми! – протянул он маленький бумажный свёрток. – Завтра вечером сделай так, чтобы наложницы это выпили! Они уснут, и никто не услышит шума…
Увидев, что она всё поняла, он бесшумно исчез.
Доминик подождала ещё, думая, что он может что-то вспомнить и возвратиться, но его не было, и она вернулась к своему месту у колонны.
Близилось утро, нужно было хоть немного поспать. Отогнав навязчивую мысль взять чуть-чуть полученного порошка себе, она попробовала уснуть своими силами. Но возбуждённый мозг, будто обладая собственной волей, повиноваться не собирался… Тогда она всё-таки лизнула бумажный свёрток, а потом осторожно припрятала его у самого пола, под несколькими коврами.
Все давно уже встали, и только Доминик безмятежно спала.
– Эй ты! Поднимайся! – с негодованием дёрнула её Джала, но та не шелохнулась.
– Оставь её! – Камила смотрела строго, и наложница, усмехнувшись, отошла. Правда, недалеко и ненадолго: как только новенькая проснулась, Джала тут же снова подошла к ней.