Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты знаешь, что подвела меня?!
Она склонилась над Доминик и негромко зашипела, пронзительно глядя прямо в глаза, будто от этого её слова больше становились похожи на приказ, которому та непременно должна была подчиниться.
– Я рассчитывала, что ты очаруешь господина! Тогда ему стало бы всё равно, что было бы с рыжей… А ты разгневала Хафиза! Хозяин очень доверяет его вкусу. И если Хафиз скажет, что ты – никто, то станешь самой грязной служанкой! А раз ты такая дура, то теперь будешь слушаться только меня, поняла?! Я буду приказывать тебе, как поступать. Возможно, ты ещё сумеешь мне пригодиться.
В доказательство своей правоты она схватила брюнетку за волосы. Но это была её ошибка: рука новенькой, не мешкая, превратилась в кулак…
Вокруг столпились наложницы – кто-то визжал от испуга, кто-то – от зрелищности и удовольствия, но разнимать дерущихся ни одна не кинулась. Так что представление закончилось, только когда зазвенели ключи и в комнате появился разгневанный Хафиз со стражей.
Виновную искали недолго – Доминик оказалась невредима, а настырная Джала с парочкой подружек были так потрёпаны, что тут же попали в число пострадавших. Наказание не заставило себя ждать, и виновную вывели из райского местечка, чтобы отвести туда, где она могла бы осознать своё поведение.
– Посиди, подумай, – выходя, произнёс евнух.
Его неприятный приторно-ласковый голос Доминик не обманул: он был просто счастлив, что мог так успешно и разнообразно ей мстить!
Трое слуг закрывали за ним каменную дверь так медленно, будто Хафиз желал одного – чтобы она очнулась от своих нелепых представлений о мире и зарыдала, вымаливая прощение. Или чтобы строптивая действительно смогла запомнить – в последний раз – как выглядит дневной свет, его последние проблески, капли… Дверь захлопнулась. Мрак.
Странствуя, она много раз слышала страшные истории о том, как люди сходят с ума – в одиночестве, закованные в темнице, упрятанные под землю, замурованные в кельях… Не видя света, не слыша звуков и людской речи. Но никогда не думала, что в таком месте придётся оказаться ей самой…
Всё, что было вокруг, – только холодные стены и пол. Ни предметов, ни окошка, ни просвета. И где-то ещё в этой мгле был единственный выход – каменная дверь, которую не открыть в одиночку. Возможно, на полу стояла и чашка с похлёбкой или куском хлеба, кувшин с водой… – она не заметила, но верила, что это так. Ведь не голодом её собираются учить
Она села на пол и оперлась на стену. И глубоко вздохнула, как после очень тяжёлого и долгого боя. Боя, который она проиграла.
Она закрыла глаза. И снова открыла. Снова закрыла и открыла, и поняла, что итог один – ничего
«Вот он, мой новый день… И чем я его себе создавала? Желанием жить… Мечтой о свободе. Свободна ли я теперь?.. Могу думать, что хочу. Могу ползать, как хочу. Даже могу встать и сесть – когда захочу. Это всё. И ничего из этого малого, что я теперь могу, я не увижу. Это меньше той свободы, которая была всего пару часов назад. А свобода, что была ещё вчера, так настойчиво казалась меньше той, которая была во дворце… Похоже, я движусь к концу… Я делаю только шаг – и теряю свободу. Пытаюсь пробежать несколько шагов – и меня закрывают в тиски. Чем я так неугодна?..».
Она обхватила колени и сжалась. Ей было не особенно холодно, но так казалось, что становится уютнее – как будто рядом есть кто-то ещё, невидимый добрый друг, который понимает и поддерживает.
«Больше некуда бежать».
Она снова закрыла глаза. В голове как будто что-то затихло – будто пропали все мысли, отхлынув в бесконечность и решив больше её не тревожить.
Время шло. В тишине. В голове всё также было глухо и спокойно – словно выросла бетонная стена, но не снаружи, а прямо там, где когда-то хранились мысли и чувства. И теперь эта стена больше не пропустит ничего, ничего… Не напомнит, не покажет… Потому что незачем. Зачем о чём-то думать? Куда-то бежать?.. Выхода нет. Спасения – тоже… Мрак успокаивает. Словно говорит: «Скоро…».
«Но так хочется… жить!», – вдруг всхлипнула Доминик, неожиданно для самой себя.
Она дёрнулась, поёрзала. И поняла, что глухая стена, запершая за собой эмоции, куда-то делась – внутри души что-то зашевелилось, как чёрный мохнатый паук, расправляющий огромные лапы; и то, что виделось покоем, на самом деле оказалось тоской.
Она подскочила. Ощупывая стены и пол, она прошлась по всей темнице и пальцами ощутила границу между стеной и дверью. Конечно, сразу было ясно, что в одиночку её с места не сдвинуть! Но она долго просидела рядом – убеждая себя в том, что раз есть дверь, то она когда-нибудь откроется. Что даже из этого мрака – есть выход. Что есть выход…
В одном углу она нашла и кувшин с водой, и уже почти чёрствую лепёшку. Но не торопилась их брать. Только когда голод перестал притупляться страхом будущего, она присела на пол, оперлась на стену и медленно сделала глоток.
Живительная вода полилась внутрь. А перед ней вдруг, наплевав на полную темноту вокруг, потекли цветные картины из прошлого.
***
«Эти глаза… Кажется, что и не печальные – но и не радостные…», – промелькнуло на миг в голове Эрики, когда она мельком взглянула на старушку: та пела, а рядом стояла тарелка с мелкими монетами.
Она прошла мимо. Она всегда так делала – ускоряла шаг и опускала голову, чтобы взгляд чуть ли не пробивал тротуар своей внезапной внимательностью к дороге. А пройдя вперёд, снова медленно продолжала прогулку, уверенно оглядывая прохожих.
«Как это страшно… – отдавать свои деньги, – думала она. – Мне ведь и самой они нужны, а откуда мне их ещё взять, если я буду их отдавать? Вдруг у меня у самой их больше и не будет?..»…
Доминик застыла, держа в руках кусок лепёшки. «Не дала даже несколько монет… Чтобы на хлеб…», – в ужасе подумала она, широко раскрытыми глазами глядя в темноту. А перед взором снова в медленном танце крутились воспоминания.
***
Продавец в уличном киоске протянул молоденькой Эрике батон, когда она услышала:
– Девушка, не дадите на хлеб?
На неё смотрел мужчина – непьяный, но помятый и, видимо, лишь недавно протрезвевший, так что и понять нельзя было, сколько ему лет.
– Нет, у меня нету… – она поспешно забрала батон и ушла.
Ей было очень страшно – она была почти ребёнком, а её учили, что с незнакомыми разговаривать нельзя: они могут обманывать и вредить. И в ужасе от того, что к ней обратились, она чуть ли не бежала от этого места, дрожа от страха, что ей могут навредить…
«Но это была одна монета… равная буханке хлеба… – по щекам Доминик потекли слёзы. – Я так боялась обмана и не могла придумать, что можно самой купить ему этот хлеб! Ведь он просил только хлеба, хлеба… А я не дала… Боясь, что обманут… одна монета…».
***