(1940): Вот уже три месяца, как командир бронедивизиона полковник Александров не был дома. Вероятно, он был на фронте.

«Дорога уходит в даль…» (1956): Я у мамы и папы одна. Ни братьев у меня, ни сестер. И это уже – пропащее дело!

Первые три произведения – «Республика ШКИД», «Два капитана» и «Дикая собака динго» – как это и положено в обычном реалистическом романе, начинаются с описания места действия и того, что окружает ребенка-протагониста. Четвертая повесть, «Тимур и его команда», начинается с упоминания отца двух героинь, Жени и Ольги Александровых, а также определяет текущий момент – военное время. Во всех четырех произведениях начальные строки задают тон повествованию в прошедшем времени, таким образом устанавливая хронологическую дистанцию между рассказчиком и событиями, о которых повествуется. Кроме того, все четыре произведения используют классический литературный язык со множеством прилагательных и придаточных предложений, четко описывая то пространство, в котором будут происходить события.

По контрасту с этой манерой письма книга Бруштейн начинается с прямой речи героини и ее мыслей: происходящее перемещается из географического пространства в пространство сознания. Бруштейн сразу же приглашает нас во внутренний мир Саши Яновской, представляя ее читателю не со стороны, а изнутри463. Предложения значительно короче, язык разговорный, манера говорить гораздо ближе к детской. В отличие от четырех предыдущих работ у Бруштейн преобладает настоящее время, рассказчица не вспоминает свое детство, а живет в нем и говорит о событиях по мере того, как они происходят. Таким образом уничтожается дистанция между читателем и героиней, ее восприятие и восприятие читателя соединяются. Эта манера повествования помогает читателю представлять Сашу думающим и чувствующим индивидуумом, вместо того чтобы видеть в ней политический символ или литературную конструкцию взрослого рассказчика. Конечно, в современной литературе повествование от первого лица встречается сплошь и рядом, однако трилогия Бруштейн оказалась радикально новой для своего времени и стала поворотным пунктом в развитии отечественной прозы для подростков464.

Во втором же абзаце повести Саша берет со стола маленькое трехстворчатое зеркало и разглядывает свое тройное отражение, воображая, что на нее смотрят сестры, кривляющиеся и повторяющие все ее движения. Саше хочется, чтобы они не повторяли ее гримасы и жесты, а сделали что-то свое – так игра была бы интереснее. Саша мечтает о чем-то новом и неожиданном, поэтому она предпочитает «другую девочку», ту, что отражается в самоваре: это отражение постоянно – стоит только пошевелиться – меняется. Таким образом, воображение героини сразу же, с первой страницы, становится центральной темой повествования: даже прежде, чем начинают происходить какие-то события, героиня видит себя в четырех разных воплощениях и размышляет о том, каково это быть одной. Сложный внутренний мир и способность к рефлексии раскрываются через речь девятилетней девочки. Эта новая способность передавать внутренний мир ребенка – безусловная заслуга Бруштейн; доказательства этому можно найти в ряде аллюзий на трилогию в произведениях для детей и подростков, опубликованных после 1991 года465.

Другим важнейшим переломным моментом в развитии отечественной подростковой литературы стала публикация в 1981 году повести Владимира Железникова «Чучело». Хотя в момент публикации книга почти не была замечена критиками, два года спустя – благодаря получившему множество наград кинофильму Ролана Быкова – повесть приобрела заслуженную популярность466. Сюжет отражает трудный опыт внучки писателя и рассказывает о мучительных испытаниях двенадцатилетней Лены Бессольцевой, новенькой в школе провинциального российского городка. Лену безжалостно дразнят и высмеивают, бойкотируют и даже бьют другие школьники. Ее необоснованно обвиняют в том, что она донесла на одноклассников, сбежавших с урока в кино. Однако доносчиком оказался всеми любимый одноклассник по имени Дима: в результате его доноса целый класс был лишен экскурсионной поездки в Москву. Лена берет на себя Димину вину и становится жертвой жестоких преследований и побоев, с поразительной откровенностью изображенных в фильме. В конце повести выясняется, что Дима – трус, лжец и предатель. Как и можно было ожидать, весь класс теперь оборачивается против него, и он становится новой жертвой. Лена – высокоморальное существо – героически отказывается осуждать Диму, вместо этого они с дедушкой навсегда покидают городок. Этот финальный момент оказывается в книге первым – события передаются в обратном порядке.

Признание, что дети могут быть жестокой толпой, потерявшей человеческий облик, впервые появилось в написанном в 1954 году романе Уильяма Голдинга «Повелитель мух», однако такая трактовка детства полностью противоречила привычному советскому шаблону, где дети всегда оставались способными на сочувствие членами коллектива. Несмотря на достаточно традиционный стиль повествования, «Чучело» воспринималось как остросоциальный, почти провокационный текст467, оно запечатлело немилосердную реальность травли и детской жестокости, став еще одним рубежным текстом, отметившим значительные изменения в изображении детства и подростковой поры. Книга появилась за какое-то время до перестройки, однако такой поворот в изображении детства оказался очень важен для авторов первой волны постсоветской детской прозы, подхвативших это направление развития в XXI столетии.

Несмотря на колоссальные различия, обе эти книги, «Дорога уходит в даль…» и «Чучело», ознаменовали собой важнейшую перемену в развитии российской подростковой прозы: Бруштейн предложила новую форму повествования, Железников – новое содержание. Новые нарративные стратегии Бруштейн, передающие внутренний мир ребенка, отозвались у Железникова перевернутым с ног на голову советским идеалом счастливого детства и избавлением от романтизированных и по большей части мифических представлений о детях как о высокоморальных коллективистах. Эти нарративные новшества нашли продолжение в повести Кузнецовой «Где папа?» и в других работах, развивающих уже заложенные в более ранних произведениях тенденции468. Кузнецова пристально, при помощи повествования от первого лица, вглядывается в жизнь девочки в современной России; вместе с тем автору важно видеть подобный опыт в жизни любого подростка в глобализированном мире. И в этой, и в других книгах Кузнецова использует по преимуществу разговорный язык повествования, с помощью которого передается внутренняя речь героини и приметы окружающей ее действительности469. Повесть раскрывает современный культурный ландшафт жизни подростка: в тексте упоминаются ИКЕА, судоку, американское кабельное телевидение, Леди Гага, Барби и «Монополия» – различные приметы глобального мира, ставшие частью постсоветской потребительской культуры. Эти и другие продукты глобального капитализма очерчивают горизонты Лизиного мира и служат фоном для повествования, в котором психологическое благополучие внутри семейного круга внезапно рассыпается, и Лизе приходится стремительно приспосабливаться к жестокой и коррумпированной реальности. Ей, как любому подростку, необходимы любовь и принятие, ей нужно установить новые социальные отношения – основание будущей независимости; все это ключевые темы современной подростковой прозы и в России, и за ее пределами.

Повесть Железникова «Чучело» нарушила в начале 1980‐х годов